Генри Олди - Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель

— Нет! Это наше общее дело! Ты знаешь, что к нам едет Пелопс?

— Странный вопрос. Кто не знает об этом?

— И что увидит твой тесть Пелопс в Тиринфе?

— Стены. Людей. Меня. Тебя.

— А еще?

— Нашего отца.

— Вот! Он увидит отца, и решит: не подмять ли мне Тиринф, пока есть возможность? Я тебе скажу, что он должен увидеть здесь! Его встретит Алкей-Мощный, басилей Тиринфа. Его встретит Сфенел-Сильный, брат басилея. А неподалеку, в Микенах, станет бряцать оружием Электрион-Сияющий [101] Электрион — от греч. ἠλέκτωρ (электор): «сияющий, лучезарный». , третий брат. Его встретят наши воины. Его встретит блеск доспехов. И твой чуткий, твой прыткий тесть уберется в Элиду несолоно хлебавши…

— Наш тесть. Ты помолвлен с его дочерью Никиппой.

— Знаю!

— Время летит стрелой. Ты и оглянуться не успеешь, как она нарожает тебе кучу детишек…

— Знаю! И хочу, чтобы в Арголиде правили мы, а не Пелопс Танталид!

— Ты предлагаешь мне мятеж? Против отца?

Братья-Персеиды беседовали во дворе. Шумный, полный народу двор сейчас как вымер. Мужчины ушли в город. Женщины шушукались в гинекее. У рабов сыскались неотложные дела. Распоследний балбес чуял, что есть разговоры, которых лучше не слышать. А то спросят потом: «Куда ты, братец, глядел?» — и придется моргать аж до берегов туманной Леты. Говорят, теням в Аиде память отшибает. Так нам и здесь, под вольным небом, отшибло — не видел, не слышал, близко не стоял.

Лишь вислоухий щенок, лежа у ног Алкея, с упоением грыз кость.

— Мятеж? — с недоумением переспросил Сфенел. — Что за глупость?

Алкей, сидя на складном табурете, снизу вверх глядел на брата. Встань старший сын Персея, выпрямись, расправь широкие плечи — он оказался бы на ладонь выше Сфенела, тоже парня не из мелких. Судьба благословила Убийцу Горгоны крепким потомством. Увы, на земле не нашлось лекарей, а на Олимпе — богов, кто бы сказал Алкею-Мощному: «Встань и иди!» Когда ты прикован к табурету, ковыляя в поисках места, где бы присесть — это очень способствует пониманию жизни.

— Ты называешь это иначе?

— Разумеется! Мы же не покушаемся на жизнь отца! Пусть живет хоть до ста лет… В достатке! В уважении! Пусть нянчит внуков…

— Хорошая мысль, — кивнул Алкей. — Одобряю.

— Издеваешься? — Сфенел пнул ногой щенка, и тот с визгом умчался прочь. — Ничего, дождешься Пелопса — тесть тебе живо покажет козью морду…

— Я говорил с матерью.

— Да? — оживился Сфенел. — И что?

— Ничего. Я просил ее повлиять на отца.

— Она согласилась?

— Она отказалась. Сказала, что не видит причины.

— Не видит? Весь мир видит, одна Андромеда слепа?

— Иди и сам говори с ней.

— Ну уж нет! Боги, что за семья? Отец рехнулся, мать ему потакает, старший брат — рохля… Я тебе тронос предлагаю! Слышишь? Тронос! Иначе на него воссядет Пелопс Проклятый!

— А чем тебя не устраивает мой отец?

Женский — и весьма скандальный — голос вторгся в беседу мужчин. К спорщикам приближалась Лисидика, жена Алкея. За ней тащился обиженный щенок, всем своим видом показывая: «Вот она вам сейчас задаст! А я под шумок утащу косточку…»

— Всех устраивает, одного Сфенела не устраивает! Чего тебе бояться? О чем переживать? Родичей мой отец не тронет, не из таких! Ты где живешь, болван? На Острове Пелопса! Понял? Живи и помалкивай! Хватит Персею делать из нас посмешище…

В воротах, не замеченный семьей, стоял мальчик. Белизной лицо Амфитриона могло соперничать с мраморной статуей. Еще миг, и он бросился бы на отца с матерью, на родного дядю, презрев узы крови — рвать на части! крушить дедовых оскорбителей! — но щенок радостно тявкнул, и гроза прошла стороной.

Развернувшись, мальчик кинулся со двора.

Рапсод, человек кружевного слова, сказал бы, что циклопическим усилием мальчик превратился в крепость. Воздвиг вокруг себя двойной панцирь стен, засыпал промежуток землей и бутовым камнем, вознес к зимнему, неласковому небу могучие башни — и ополчился против изменников.

Ох уж эти рапсоды! Ни слова в простоте!

«Ни-ко-гда-ни-за-что!» — дробно отстукивали сандалии. Мысли в голове колотились такие же: краткие, злые. Не править Пелопсу Тиринфом! Не бывать единоличным владыкой Арголиды! Дедушка не позволит. Ну да, Пелопс — тоже его дедушка. И что с того? В Тиринфе один хозяин — Персей! Другому не бывать. Дедушка просто не знает. Про Пелопса. Вот мы ему и расскажем. Прямо сейчас. У дедушки будет время — подготовиться.

В акрополе Персея не оказалось. «Ушел, — пожимали плечами слуги. — Еще с утра…» И хмыкали в кулак за спиной. Рабыни, дуры, хихикали. Всыпать бы им плетей — чтоб знали! Ничего, плети обождут. Сначала — найти дедушку.

Над головой брели серобокие тучи. Воздух проседал под их тяжестью, и тучи все глубже проваливались в трясину — как в недоброй славы Лернейское болото. Беспокоясь, тучи набухали влагой, грозили опростаться ливнем на головы смертным. Тужились, ворчали — нет, ливень медлил. Вместо него с неба сыпалась морось, какую и дождем-то назвать стыдно. Влажно блестел камень стен Коридора Смерти, лоснился шкурой спящего дракона. Пусть дедушка Пелопс сперва здесь пройдет! А мы с дедушкой Персеем посмотрим. Со стен. Натягивая тетиву лука; занося дротик для броска; раскручивая пращу с увесистым ядрышком. Мальчик глянул вверх, прикинув высоту стен Танатодромоса. Вспомнился Кефал-охотник, давно уехавший домой. Нам с фокидцем не тягаться, но тут и слепой не промахнется!

У выхода, спрятавшись под тесаную крышу галереи, скучал караульщик.

— Радуйся! Ты моего дедушку не видел?

— Туда пошел, — караульщик махнул рукой в сторону холмов. — Пока не возвращался.

Этот не ухмылялся со значением, за что Амфитрион был ему благодарен. Сразу видно — правильный человек. Воин. Не чета всяким…

— Спасибо!

Он припустил по тропинке, оскальзываясь на мокрых камнях. Из холмов налетел колючий ветер, норовя забраться под хламиду — словно, сговорившись с недоеденным богами Пелопсом, хотел задержать вестника. Амфитрион набычился, плотнее прижал локти к бокам и шага не сбавил. Вскоре каменистая тропа кончилась. Под ногами смачно зачавкала грязь, мигом налипнув на ноги. Словно по таланту свинца к каждой подвесили. Так бегуны упражняются: прицепят к икрам по грозди булыжников — и давай круги по стадиону наворачивать. А потом тяжести сбросят — и ка-ак рванут!

Бег с отягощениями Амфитриона не привлекал. Добравшись до склона, густо покрытого травой, он тщательно счистил грязь. На траве сандалии отчаянно скользили — мальчик пару раз упал — зато оставались чистыми. Взобравшись на верхушку холма, он огляделся. Зимний пейзаж источал уныние. Низкорослые буки тянулись голыми ветвями к тучам. Небо в ответ брезгливо сплевывало: кыш, мелочь! Трава пожухла, краски поблекли. Серость, тусклая охра; редкие пятна зелени не радовали глаз. Мрачен был сумрак хвои, ростки ирисов — бледные, больные — напоминали червей, сдуру выбравшихся из-под земли.