Генри Олди - Человек Космоса

А я забыл о нем сразу.

Папа!.. Ты держал Лиловое море в кулаке. От Пропонтиды до Кикладов, от Пролива Геллы до древнего Крита. Знаменитый флот троянцев вотще пыжился ударить в спину твоему блудному сыну. Загнанный в глухие бухточки, кипел бессильной яростью. Все эти годы… годы! годы!.. будь проклят Кронов котел!.. Непрерывные бои. Засады. Свалка абордажа. Обломки на воде. Стремительные исчезновения, чтобы вскоре объявиться невесть где и невесть когда. Заключение новых союзов. Буйство «пенного братства», забывшего про выгоду и вспомнившего про честь дарованной серьги. И все время под ногами — бездонная пучина. Ненадежная палуба утлой скорлупки, гордо именуемой «кораблем». Лаэрт-Пират, ты выстоял. Несмотря на возраст, потери, сошедшие с ума дни, обернувшиеся даже не месяцами. Несмотря ни на что. Титан Атлант держал небо; папа, ты держал море. Ничуть не легче. Но всякой силе, везению, удаче, умению, упорству — всему есть предел. Раздраженный пиратским произволом Айгюптос вспенил море своими эскадрами. А следом за Черной Землей — финикийцы-союзники. И Лаэрт-Пират отправился в последний, безнадежный поход. Спина сына должна быть закрыта. Любой ценой. Папа, ты ведь еще не знал, что война окончена и можно разжать побелевший, каменный кулак…

По словам библосца, «пенное братство» сейчас маневрировало в окружении, на расстоянии полутора дневных переходов от побережья Черной Земли. Сколько продержатся? А кто его знает?!

Это покамест у богов на коленях.

Я должен был успеть. Почти два десятилетия ты был моим щитом, Лаэрт, сын Аркесия, внук Громовержца. Едва ли не весь срок доставшейся мне жизни. Сейчас твоему сыну двадцать, и я, в сущности, скучный человек. Пора платить долги. А потом мы вместе вернемся домой. Мне нужны люди и корабли. Чем больше, тем лучше. Плевать, как я их раздобуду — как человек, как герой, как бог…

Папа! Потерпи чуть-чуть.

Одиссей, сын Лаэрта, я уже иду.

…Когда навстречу попался хмурый Менелай, что-то отозвалось у меня внутри. Плеснула волна из моря любви? Захныкал ребенок? С шелестом осыпался песок скуки? Само небо посылало мне младшего Атрида. С его людьми и кораблями, с теми, кто перешел к Менелаю от старшего брата, живого мертвеца, сгоревшего на войне.

А белобрысый, похоже, сам искал меня.

Заговорил первым:

— Нам нельзя возвращаться в Спарту, Одиссей. — Понурый, он был убедителен, как никогда. Почти как я.

— Нам?

— Мне с Еленой. Ей не простят. Слизняки, кто раньше целовал следы ее ног, молился Прекрасной… Сейчас храмы осквернены, алтари опрокинуты и статуи разбиты. Да Тартар с ними, со статуями! Ненависть людей страшней разрушенных храмов. Спартанцы злопамятней прочих. Она… она старится. Одиссей! И я бессилен помочь. Ей нужна любовь. Я люблю ее, люблю до сих пор, вопреки всему, но ей мало только любви мужа. Мне нужна новая басилевия. Где Елену будут любить. По-настоящему. Где мне взять новое царство. Одиссей? Подскажи?! Ты ведь такой хитрый…

Бедняга Менелай. Вчера ты был опьянен вновь обретенным счастьем. Сегодня — день похмелья. Ты все верно рассудил. Но лучше бы ты прошел мимо. Потому что я с радостью помогу тебе и, если понадобится, — без раздумий погублю тебя. Как отправил по смутной дороге Паламеда, малыша, Большого и петушка-соблазнителя. Я должен успеть. Прости меня, Менелай. Надеюсь, у твоей песни будет счастливый конец. Вы с Еленой вернетесь в Спарту, вы будете жить долго и счастливо, как и мы с Пенелопой на Итаке; мы станем ездить друг к другу в гости… Но если судьба повернется иначе, прости заранее.

Ты сам подошел ко мне.

— Я помогу тебе собрать войско, Менелай. Ты завоюешь себе царство. Мы поплывем к берегам Черной Земли: сейчас Айгюптос ослаблен набегами с моря, и ты сможешь отхватить достойный кусок. А Елена… Думаю, я найду способ заставить людей полюбить ее снова. В храмы вернут статуи и опять зажгут жертвенники.

— Ты друг! Одиссей, ты настоящий друг! Единственный! Сделай это, и я — твой должник до конца дней!

В моих глазницах плескался ласковый, змеиный взгляд Далеко Разящего.

— Хорошо, я сделаю это. Ради тебя.

Лиловые тени стали заметно гуще. Налились глубиной. Серебро звезд разгорелось, вспыхнуло факельным шествием. Вышел предводитель-месяц. Качнул рогами: кш-ш, блудницы! Разговоры угасли окончательно, все вокруг спали: моя команда, гостеприимные хозяева-лото-фаги. Лишь двое или трое еще сидели на песке. Блаженно хрустели лотосом. Можно успокоиться, забыться. Крутануть в пальцах золотистый цветок, любуясь живой красотой. И вот такую прелесть съесть? Хотя… Но прежде чем варварски расправиться с цветком, приобщившись таким образом к блаженным лотофагам, пока рука медленно подносила лотос к губам, память, извернувшись, вновь метнулась назад. Туда, откуда рыжий странник прибыл к этим благословенным берегам…

Молва ширилась. Пожаром охватывала все новые толпы людей. Войско за войском, племя за племенем, прибывающие корабли и невесть откуда объявившиеся караваны. Бравые ветераны Троянской войны, рьяно торгуясь с купцами в надежде срубить высокий барыш, не забывали при этом сообщить:

— Елена! Ха!.. А ведь Елены-то здесь и не было!

— Ври больше! — Купцы моргали, постыдно допуская ошибки в расчетах. — А из-за кого вы столько лет вшей кормили?!

— Пауков из башки повымети, дружок! Надо же: «столько лет»!.. Из-за нее, значит. Из-за Прекрасной. Мы здесь были, а ее и в помине! — один призрак. Боги наслали. Чтоб мы, значит, клятву как есть исполнили. Да ихний петух и сам думал: Елена!.. Ха! Позорище: с призраком на ложе приап тешить… Вроде как под дождем голышом плясать. А настоящую Елену боги давно в Айгюптос перенесли. До поры. Значит, чиста она пред мужем, и Менелай не рогоносец вовсе. Просто шлем у него такой…

Это оказалось очень просто. Даже убеждать не понадобилось. С торговыми судами и караванами новость расползалась быстрей саранчи. Только нужно было время, чтобы люди услышали. Поверили, простили… Устыдились. А мне это время нужно было для другого. За Менелаем пошло немало людей его старшего брата. Опять же филакийцы Протесилая. Мои свинопасы. Часть аргосцев — Диомед никого не удерживал.

Наутро третьего дня мы отплыли.

А когда через неделю пристали к какому-то безымянному островку — пополнить запасы пресной воды, — Менелай подбежал ко мне с сияющими глазами.

— Она… она снова молодеет! Уже почти такая, как раньше. Это… это чудо, Одиссей! Друг! Брат!..

Я горько улыбался, слушая поток славословий. Как, в сущности, мало надо человеку для счастья. Мне ведь тоже нужно совсем чуть-чуть: вернуться. Еще спустя неделю я лично допрашивал пленных моряков с подвернувшегося тирского судна. Неудачники опоздали свернуть: утром стоял туман, и мы вылетели на них внезапно, едва не столкнувшись. Пленные хотели жить. Пленные болтали без умолку. Весь флот Айгюптоса был брошен в битву с пиратской флотилией, закрывшей дорогу от побережья на север. Сейчас бои шли северо-западней, где-то возле Фароса. Пиратов теснили. Оголив, в свою очередь, рубежи Черной Земли. И если вовремя нанести удар… Это был тот редкий случай, когда мой дар убеждения оказался бессилен. Менелай не собирался воевать на море. Белобрысый рвался к Черной Земле. Добыча, новые земли, новое царство богоравного Менелая Атрида с живой богиней Еленой на троне рядом с ним. Эта картина стояла у белобрысого перед глазами, и я мог пробиться сквозь нее разве что вместе со стрелой.