Александр Бруссуев - Не от мира сего

— Вот так, — без надрыва проговорил человек. — Меня зовут Микой.

Так же быстро вернув лошадь на ее копыта, да, вдобавок, предложив ей в качестве компенсации сухарь, он произвел на Заразу благоприятное впечатление.

Илейко, хотя никогда раньше подобного не делал, повторил трюк. Причем его скакун чуть ли не самостоятельно подогнул ноги, стоило плечам лива коснуться ее брюха. Видимо ожидала еще один сухарь.

— Вот так, — повторил он. — Мое имя Илейко.

Мальчишки восторженно захлопали в ладоши, а лошадь, освобожденная, потянулась губами к ладони хозяина, но тот быстро спрятал руки за спину: нету, ничего нету.

— Ну, будь моим гостем, урхо Илейко, — сказал Мика и протянул для пожатия руку. — Нечасто доводится встречаться с богатырями.

— Для меня это честь, — отозвался на рукопожатие Илейко.

Мальчишки поскучнели и, поняв, что никакой драки не предвидится, ускакали по своим делам, не забыв, правда, помахать перед мордой флегматичной Заразы кулаками. Впереди их ватаги несся "чиган", неведомо каким образом приблудившийся к ливвиковской деревне, за тридевять земель от его родной загибающейся в упадке Индии.

Мика повел гостя к себе во двор, не забыв устроить в справной конюшне Заразу, предоставив той право самой разобраться с щедро ссыпанным в кормушку овсом. Да не только конюшня была справная, но и все хозяйство носило печать этакой зажиточности. Две собаки сидели на крышах своих будок, словно положив ногу на ногу и скрестив передние лапы на груди.

Одна, маленькая, была в непосредственной близости от калитки, другая, большая — перед входом в дом. Когда они с хозяином зашли во двор, мелкая собака раскрутила свои конечности в нормальное собачье положение и завиляла Мике хвостом, а на Илейку сердито залаяла. У нее так ловко получалось одновременно изображать восторг и служебное рвение, что пройти мимо без волшебного пендаля было невозможно. Илейко с трудом сдержался, памятуя о своем статусе.

Через некоторое время и вторая, большая собака, повела себя аналогичным образом. На заборе две потрепанных кошки давились от смеха, а огромная ворона безмолвно взмыла с конька крыши и, всем своим видом изображая глубочайшее презрение, улетела в лес.

— Два кордона безопасности, — кивнув на двуликих псов, сказал Мика. — Если мелкий не остановит, включает свою глотку большой. Сработались, бесхребетники.

— Надежная защита хозяйства, — согласился Илейко, и в животе у него оглушительно заурчало. Он сразу же понял причину такого недовольства — запах. Даже, скорее, аромат — так могут пахнуть только настоящие щи со всеми полагающимися им специями.

— Уж не обессудь, дорогой гость, обед уже прошел, ужин еще не начался, так что перекуси, чем Бог послал.

А Бог послал много и вкусно. За столом собралась вся взрослая составляющая большой семьи землепашца. Они с интересом разглядывали высокого ладного незнакомца, старающегося есть поменьше. Впрочем, безуспешно — ему подкладывали и подкладывали. Детишки перебегали от одной двери к другой без всякой на то надобности — им тоже было интересно наблюдать за "великаном".

Илейко рассказывал о себе, ничего особо не утаивая. Разве что встречу с каликами и своего друга Бусого не упомянул. Да то, что угораздило ему в казаки вляпаться. Да, как он со Стефаном и попом Мишей нечисть в Герпелях пугали. Да про шведов в Тулоксе. Да, о бесноватых в Ведлозере. Да еще много чего. Его слушали с интересом, порой перебивая вопросами.

— Баня готова! — сказал с порога подросток и быстро исчез с глаз долой.

Илейко понял, сегодня у него праздник, посвященный человечности.

Однако для гостя оказалась готовой баня вовсе не во дворе у Мики. Внизу, у озера, ждала парильщиков небольшая темная от возраста банька.

— Здесь можно, никого не стесняя, попариться в свое удовольствие, от чужих глаз, а главное — ушей, вдалеке. Нечасто у нас гости бывают, к тому же такие знатные, — объяснил Мика.

— Да какой я — знатный, — засмущался Илейко. — Так, погулять вышел.

— Ну-ну, — улыбнулся хозяин. — Ты, крещеный, можешь не оправдываться. Слово мое не для баловства, не для того, чтобы уязвить или обольстить. Я просто говорю факт.

— Меня, вроде бы в миру крестили, — еще больше потерялся Илейко. — Мимо церкви, говорят.

— Да не важно где, главное — кто. А я знаю твоего крестного отца. Можешь мне не верить, но когда встретишь Сампсу Колывановича — он сам тебе все расскажет. А в том, что пересекутся ваши дорожки — это я уверен. Так что — парься, дорогой гость, от души, не жалей березового веничка.

И Илейко, озадаченный странными словами хозяина, расстарался на радость себе: еще никогда пар не был таким жгучим, а веник — столь мягким, бражка — настолько освежающей, а вода в озере — такой мягкой. Они беседовали с Микой обо всем, будто всю жизнь были лучшими друзьями.

— Я, — говорил хозяин, — еще в детстве метелиляйнена встретил. Да не одного. Но и не сразу обоих.

— Надо же, а мне казалось, вымерли они все давным-давно, — удивился Илейко.

Мика поведал историю, которая способна была удивить любого, умеющего слушать.

Метелиляйнены (от meteli — шум, драка в переводе с финского, примечание автора) были велики по своим размерам, от этого они и производили слишком много шума. Да еще и характер у них был весьма воинственный. Бились всегда и со всеми. Не от жажды убийств, а по складу характера. Самый знаменитый, Голиаф, пал от камня, пущенного пращей человека Давида где-то вблизи горы Мера. Раньше было их много, но со временем порастратились, подрастерялись и почти вымерли. Человек своей подлостью свел в их могилу.

Еще изредка можно было встретить метелиляйненов на берегах Гандвика (Белое море, примечание автора), что в переводе у норманнов означало "Залив чудовищ", или среди диких северных скал Скандинавии. Называли их по-разному: кто — хийси, кто — етун, кто — тролли, а некоторые — йятти. Вблизи Большой Сельги жил, говорят, последний из их племени. Даже имя у него было — Яакко Пунтус.

У Пунтуса была дочь, какая-то безымянная великанша, а жены не было. Где-то болталась вместе с прочими женщинами на вольных хлебах вблизи Уусимаа (Новая Земля, в переводе с финского, примечание автора). Яакко возделывал землю где-нибудь в непроходимых и абсолютно безлюдных лесах. Корчевал, пахал, рвал напополам подворачивающихся под горячую руку медведей. Словом, был очень культурным и воспитанным малым, если так можно назвать Божье создание высотой в три с половиной человеческих роста. И дочка тоже была ему под стать. Вот только скучно ей было, поэтому и слонялась по лесу, создавая своим отнюдь нехрупким телом лишний шум. Однажды натолкнулась она на человека, деловито обмеряющего окультуренную папашей делянку. Скрытно, насколько это ей удавалось, она побежала к отцу и поделилась новостями. Тот захотел сам лицезреть это дело. Лес Вакокангас — обширный, найти человека в нем сложнее, чем, положим, росомаху. Но дочка не обманула, только ошиблась с подсчетом: человеков было два. Один — взрослый, другой — совсем мальчишка. Когда Яакко вышел на них, старший очень удивился, замахал руками, схватился за грудь и притворился спящим. А младший, закричав от ярости и гнева, подхватил суковатую дубину и бросился на великана. Хотел отомстить за умершего от расстройства и страха батюшку.