Александр Бруссуев - Не от мира сего

Плешивый, разъярившись не на шутку, проявлял чудеса гибкости и верткости. Его поймать было невозможно, зато он умудрялся цепляться за одежду и даже ронять Илейку самым жестким образом — тот не успевал принимать менее вредные для здоровья позы. В конце концов, это надоело. Плешивый пребольно выкручивал руки в суставах, ливу, чтобы не лишиться руки, ну, или ноги насовсем, приходилось бодаться. Один раз он боднул очень метко, попав в основание подбородка противника. Врага это ошеломило, движение стали менее отточенные, и Илейко удалось отбросить его от себя.

Они постояли немного, переводя дыхание и исподлобья поглядывая друг на друга. Храбрости и уверенности в себе плешивому было не занимать. Он и кинулся в атаку, надеясь завершить ее успешно: сломав на этот раз ливу шею, что уже неоднократно пытался проделать. Но и Илейко все это время не просто так возился, сопя и сопротивляясь. Бросок противника он встретил хорошо просчитанным пинком. Он бил ногой не по стремительно надвигающемуся на него врагу, а в то место, где он, движимый своей манерой борьбы, должен был оказаться.

Удар пришелся в плечо и, видимо, сломал плешивому ключицу. Он отлетел к противоположной стене, левая рука беспомощно повисла, лицо скривилось от боли. Настала очередь лива идти на сближение.

— Kiro (проклятие, перевод, примечание автора), karja! — прошипел плешивый и поднял с пола меч. — Гуще мажь, Гущин!

— Я не Гущин, — ответил Илейко и взял в руки скамью.

Плешивый попытался маневрировать, но полученная травма оказалась несовместима с жизнью: удар скрепленными досками превратил все внутренности в желе. В общем, все умерли.

Радоваться победой сейчас было не время. Наверняка стражники заподозрили что-то неладное, теперь лихорадочно вооружаются и всем кагалом прибегут на разборку. Илейко в окружающем хаосе разрушения выловил свою котомку с сабелькой и деньгами — похоже, никто пока не удосужился его как следует ошмонать. Подобрал еще кое-что, посчитав полезным. Избавиться от столь сковывающих движения кандалов пока было невозможно. Он нашел достаточно толстый железный штырь — какое-то орудие пыток — встал на него обеими ногами, предварительно просунув штырь сквозь самое среднее среди звеньев цепи. Обхватил цепь руками и потянул наверх: одно из звеньев разошлось по сторонам в месте стыка, а железяка выгнулась горбом. Тем не менее, руки теперь были не столь зависимы друг от друга. Подхватил скамью и открыл дверь.

Спешащих на выручку своим стражников он встретил на лестнице. Они подымались друг за другом, держа мечи в левых руках — справа были перила. Так было положено тогда при строительстве любого фортификационного сооружения — доставлять максимум неудобств атакующему противнику. В самом деле, где собрать воедино целую ватагу левшей, чтобы им удобно было биться, одновременно удерживая себя за перила?

Стражники своими левыми владели плохо, они, вообще-то, не были предназначены для наступательных действий. Да и для оборонительных — тоже. Им бы поглумиться.

Илейко смахнул своим тараном первых встречных, те — своих последователей. Добавив для верности по получившейся куче-мале доской, он выбежал во двор. Собственно говоря, его держали не в самой крепости, а во внутренней пристройке, соседствующей с конюшней. Тут же обнаружилась лошадь, готовая к употреблению, то есть, с седлом и уздечкой.

Илейко вскочил на нее и двинулся в сторону неприкрытых даже ночью ворот. Конь не выразил никакого протеста, прошел под аркой и самостоятельно выбрал путь движения вправо. Ну что же, лив не стал препятствовать этому выбору.

По нему начали стрелять из луков. Стрелки были хоть куда, кучность попадания была похвальной, к тому же в условиях темноты. Лошадь вздрагивала и вскрикивала, Илейко морщился и понукал несчастное животное. Они свернули за угол, скорость движения падала, пока не упала совсем вместе с конем.

Илейко сдернул с себя тевтонский шлем, похожий на ведро, одетый загодя перед выездом. В задние ноги лошади попала едва ли не полудюжина стрел. Одна из них, самая меткая, впилась в шею, что, в конечном итоге и привело к фатальному результату. Лива тоже задело. Если бы не поддетый под рубаху квадратный противень толщиной в полмизинца, то лежать бы ему сейчас подле своего коня. Но рукам досталось: в каждую воткнулось по стреле. Теперь они колыхались в такт движению и причиняли сильную боль.

Однако Илейко сориентировался и побежал к тому месту, где могла дожидаться его привязанная к коновязи Зараза. Он выломал древка стрел, но понимал, что острия нужно вытащить во что бы то ни стало. В противном случае — потеря рук и алес, путь закончится, едва успев начаться.

Сам выковырять железо он не мог, обратиться к кому-то за помощью посреди ночи было нереально. Поэтому, когда дорога привела его мимо балагана с опоившей его чиганкой, он, не задумываясь, откинул полог шатра и вошел внутрь.

Чиганка, конечно, все еще спала — ей же тоже пришлось хлебнуть своей сон-травы. Но спала она не одна. Илейко этого потерпеть не мог, слегка придушил сверкнувшего бешеным взглядом чигана и выбросил того за порог.

— А, это ты, — слабым голосом сказала она, когда лив перекрыл ей кислород, сжав прелестный носик большим и указательным пальцем.

— Мне тут кое-что приделали к организму. Хочу избавиться. Помоги, — сказал он.

Чиганка, приходя в себя, испуганно взглянула на звякнувшие кандалы.

— Нет, не это, — успокоил ее Илейко и показал сначала одну руку, потом другую.

Девушка не удивилась, протерла кулачками глаза, не прикрываясь ладошкой, широко зевнула и выудила откуда-то из воздуха клещи и маленький кривой нож.

— Сейчас будет больно, — предупредила она.

Илейко хотел, было, предложить как-нибудь почистить инструмент на предмет вероятной заразы, которая сидела в каждом углу этого чиганского поселения, но учуял запах крепкого алкоголя, который исходил из тряпочки, протирающей в данный момент нехитрый лекарский набор, и промолчал. Но сразу же открыл рот, едва сдержав рвущийся крик: это чиганка плеснула в рану тем же составом, что и на тряпку. Не успел он опомниться, как извлеченный наконечник стрелы из рук девушки вывалился куда-то на земляной пол. Сразу же пришла боль, потом другая, потом еще одна. Зато и второй кусок стрелы таким же образом упал ей под ноги.

— Ну, вот, — сказала чиганка, поочередно перевязывая руки белыми тряпицами. — Ручку-то позолоти.

— Ты ж меня отравить пыталась! — проворчал Илейко, однако достал из своей котомки серебряную артигу. Не потому, что он был очень щедрым, а потому, что попалась под пальцы.

— Благодарствую, — сказала девушка и сама вытащила монету из его руки — Постой. Разве я тут одна сегодня ночевала?