Александр Бруссуев - Не от мира сего 2

— Как, говоришь, тебя зовут-то? — сказал Юха. — Вылетело что-то из головы.

— Да никак я не говорил, — ответил Родя. — Поэтому в голову и не влетало.

— Ай, паря! — закивал головой Степан. — Молодой, да ранний. Далеко пойдешь.

Тойво доброжелательно улыбнулся всем, типа, он одобряет диалог, но сам промолчал.

— Ну, так представься, — развел руки в стороны Юха. — Иначе, как же нам к тебе обращаться?

"Называйте меня просто: цезарь", — подумал Родя, но тут же в голову пришло воспоминание о цесаревне-лягушке, пообещавшей на его голову все земные напасти. Да, вроде и ерунда, но все равно не хотелось, чтоб его имя ненароком дошло до слуха едкой женщины.

"Abandon hope, all ye who enter here", — вдруг, сказал Степан и объяснился. — Оставь надежды, всяк сюда входящий, на иностранном языке. Рабле.

— Данте, — поправил коллегу Юха, а Тойво зашелся задорным смехом.

"Действительно", — подумал Родя. — "Не буду лишать себя надежды. Не этой, разговорчивой (Toivo — в переводе, надежда, примечание автора), а оставлю-ка имя свое при себе".

— Я рыбачить могу и ремонтировать сетки, ловушки, садки, — выдал он, потому, как никакое имя в голову не приходило, будто на всем свете этих имен всего четыре — и все уже заняты.

— Как, как? — не расслышал Степан.

— Садко, — сказал ему Юха и повернулся к Роде. — Садко (Satka — в переводе, садок для рыбы, примечание автора), правильно я расслышал?

— Садко, — обрадовался Родя. — Действительно — Садко.

Тойво, отсмеявшийся к этому времени, одобрительно покивал головой и поджал губы, вроде бы с пониманием и уважением.

Они все помолчали немного, с очень значительным видом потягивая остывающий отвар, будто все разом стали причастны к некой тайне. Родя на радостях обретения нового имени даже хотел предложить послушать его игру на кантеле, но тут Степан очень серьезно сказал:

— А пошли с нами, Садко?

— В Ладогу? — уточнил Родя.

— Да сдалась тебе эта Ладога! — махнул рукой Юха. — Это так, начало пути.

— Мы дальше идти намереваемся, — также значительно проговорил Степан, даже Тойво изобразил на своем лице озабоченность, отчего стал похож на какого-то зайца.

Родя решил не гадать, дожидаясь дальнейших объяснений, и он их дождался.

— Жили-были в Ливонии одни очень здравомыслящие парни, ну, и разумные девушки тоже, — начал Юха и, подумав о своей неточности в суждениях, добавил, в конце концов, запутавшись. — Конечно, и старики у них были, и старухи. И младенцы тоже.

— А также собаки, кошки и утварь, — саркастически заметил Степан. — Был народ такой — сеты.

— Был, да сплыл, — вновь вернул себе инициативу Юха. — Просчитали они как-то, либо подсказал кто из ведающих, касательно прогноза на далекое и не очень будущее. Мол, сгинет Ливония, съедят ее слэйвины и не подавятся, а память сотрут. Ну, во всяком случае, будут стирать самым тщательным образом: огнем и железом. Вот они и подумали: ну, его в пень, это будущее. Собрали вещи — и только их и видели.

— Остался от них лишь город Сегежа, да сказки. Да название, которое вполне может быть не совсем правильным (seutu — в переводе, край, местность, примечание автора), — добавил Степан. — Пришли в другой край, осели там, вот и опять сделались сетами.

Зависла некоторая пауза, для усиления загадочности, наверно. Ни Родя, ни Тойво ее не нарушили. Первому было нечего сказать, второй молчал по сложившейся традиции.

— Богатые они люди были, эти сеты: оружие, украшения — да много чего. В Сегеже-то много всего полезного пришедшие людики обнаружили, настолько, что даже позабыли, что не их рук это дело. Так что искать там удачу — бессмысленно. Все уже найдено до нас.

— Но не мог целый народ исчезнуть бесследно, — заявил Степан, когда Юха замолчал. — Говорили старые люди, что ушли сеты в Индию. А совсем старые утверждали, что подались они к готам, там сели на лодки и уплыли на закат.

— И вы, стало быть, намереваетесь тоже в Индию податься? — не выдержал Родя.

— Не, до Индии далеко, — возразил Степан. — Мы в Ладоге к каравану торговому наймемся, в Рим пойдем, а там до Геркулесовых столбов уже рукой подать. Готы, что осели поблизости, наверняка что-нибудь помнят.

— Так зачем вам сеты понадобились? — удивился Родя.

— Эх, Садко! — опечалился Юха. — Ка бы ты с нами пошел, сказали бы.

— Пошли, паря, не пожалеешь, — горячо сказал Степан.

— Почему бы и нет, — пожал плечами Родя. — Вот только средствами я стеснен изрядно. А с пустыми карманами — как дорогу выдержать?

— Ерунда, — махнул рукой Степан. — В Ладогу придем, там сумеем подзаработать. Мы мастеровые хорошие, ты — рыбак.

Родя хотел добавить, что он, вообще-то, музыкант, но передумал.

— Или так к каравану прикрепимся, — предположил Юха. — За жалованье.

— По рукам? — обрадовался, что все так складно, Степан и вытянул вперед руку. Ее сразу же пожал Тойво с горящими от радостных ожиданий глазами.

— По рукам, — согласился Родя и положил свою ладонь на их рукопожатие сверху. К ним присоединился Юха. Просто братство какое-то на берегу Свири.

— Поставили сеты на острове Китеж-град, каждый, кто зайдет за его стены, денег получит и здоровья, сколько душа пожелает, — продолжил свой рассказ Юха.

— Не Китеж (khita — пустой участок земли, на руническом санскрите, примечание автора), а Себеж (от двух слов на руническом санскрите: "si" — бросать, и "bija" — начало, происхождение, примечание автора), — поправил его Степан. — Только душа должна пожелать, а не корысть человеческая, или жадность с алчностью. Лишь в этом случае получишь себе здоровья и денег.

— Мало кто сумел Себеж этот найти, — сказал Юха.

— И вы думаете, вам повезет? — довольно скептически поинтересовался Родя.

— Во-первых, не вы, а мы, — возразил Степан. — Во-вторых, если не пытаться, то и не найти — это точно. Разве не так?

— Так, — ответил Садко.

Однако мечтам их не суждено было сбыться. Они переправились через Свирь, дошли до Ладоги, никем не потревоженные, но, едва они переступили за городскую стену, занемог Тойво. Лекаря найти в незнакомом городе было тяжело, а взявшийся за плату, составляющую все денежные активы всех четверых путешественников, врач, к утру следующего дня благополучно установил смерть пациента.

Юха и Степан, похоронив друга, подрядились плотничать за еду, а Садко вынужден был искать убежище под перевернутыми старыми лодками на берегу Волхова, промышляя по-прежнему рыбалкой.

Себеж не показал себя. По крайней мере, еще добрый десяток лет. Но увидеть его смог только Садко. Куда ушли от мечты Юха и Степан — уже никто не помнит. Или, быть может, это мечта ушла от них?

Садко бедовал в Ладоге всю зиму. Под лодкой, конечно, не перезимуешь, но деньги, перепадающие от поставок рыбы рыночным торгашам, появились в недостаточном количестве только осенью, когда зарядили дожди. Денег всегда не хватает. У бедного — на еду, у богатого — на сафьяновые сапожки.