Йен Макдональд - Дорога Отчаяния

По меркам фермеров, встающих и ложащихся вместе с солнцем, люди задержались очень, очень надолго. Они задавали вопросы, делали заказы, расхватывали бесплатную литературу и стакан за стаканом поглощали великолепное красное, белое и розовое вино Сердца Лотиан. Раэл Манделла приобрел по оптовой цене комплект зародышевой плазмы (здоровье и сила гарантированы, заверила его Сердце Лотиан), чтобы пополнить свой уменьшившийся запас. Братья Галлацелли, перебрав красного, белого и розового, спросили Сердце Лотиан, могла бы она создать для них одинаковых жен, совершенно неотличимых внешне. Сердце Лотиан, хохоча, выставила их из конторы, но велела заглянуть после закрытия театра, если они хотят вкусить совершенства ее собственной обильной плоти. Господин Иерихон и его Высокие Пращуры вовлекли ее в бодрящую и высокопарную беседу, длившуюся целый час, Мередит Голубая Гора приобрел бактериальный препарат для лечения томатов, Тенебра и Сталины купили огромных отвратительных слизней различных пород для ведения боевых действий против вражеского сада, Персис Оборванка оставила заказ на домашнюю винокурню на капусте (несмотря даже на то, что Великий Узорчатый Биотехнологический Театр навеял ей печальные воспоминания об оплакиваемом ею Удивительном Воздушном Базаре Оборванки), а самой последней явилась Бабушка.

Неоновые лампы гасли, тенты и шатры в огуречных узорах сворачивались обратно в прицепы, братья Галлацелли праздно болтались за ветряным насосом, а звезды ярко сияли, когда Бабушка пришла к Сердцу Лотиан.

— Мадам, я видела ваши чудеса и диковины, и — да, они и в самом деле чудесны и диковинны, все эти новомодные штучки, но я хотела бы знать, мадам, могут ли все эти науки и технологии дать мне то, что я хочу больше всего на свете: дитя.

Сердце Лотиан, великая богиня плодородия, окинула взором Бабушку — маленькую и упрямую, как пустынный воробей.

— Сударыня, вы не можете понести. Никоим образом. Но это не значит, что у вас не может быть ребенка. Дитя может быть выношено вне тела, и для этого я могла бы приспособить одну из серийных плацент — вероятно, коровью; коров часто используют для суррогатного вынашивания человеческих младенцев, вам это известно? Я могу оплодотворить яйцеклетку in vitro, как нечего делать, да даже вы сами можете это сделать; наверное мне удастся отыскать у вас внутри яйцеклетку; а если нет, я могу оженить соматические образцы… ваш муж — он все еще силен?

— Пардон?

— Могу я получить образец его спермы, сударыня?

— Надо будет его спросить. Но скажите мне, это возможно — дать мне ребенка?

— Без сомнения. Генетически это будет ваш ребенок, несмотря даже на невозможность выносить его самостоятельно. Если вы готовы на это пойти, приходите завтра в девятнадцать часов вместе с мужем.

— Мадам, вы просто сокровище.

— Я лишь делаю свою работу.

Бабушка скользнула обратно в ночь, а братья Галацелли прокрались в обратном направлении. Никто не видел ни ее, ни их.

Точно так же никто не видел, как три дня спустя Бабушка вернулась домой с плаценторием в бельденовском сосуде.

— Муж мой Харан, у нас ребенок! — выдохнула она и сдернула со стеклянного сосуда, содержащего красное, рыхлое и пульсирующее нечто, осмотрительно наброшенную на него ткань.

— Этот, этот, этот… выкидыш — наш ребенок? — проревел Харан Манделла и потянулся за толстой палкой, намереваясь размозжить нечистую тварь. Бабушка бросилась между разъяренным мужем и влажной, чавкающей искусственной маткой.

— Харан Манделла, муж мой, это мое дитя, более дорогое для меня, чем все остальное в этом мире, и если ты прикоснешься к этому сосуду хоть пальцем без моего согласия, я уйду и никогда не вернусь назад.

Решимость Дедушки Харана поколебалась. Палка задрожала в его руки. Бабушка стояла перед ним, маленькая и дерзкая, точно черный дрозд. Дрозд спел песню, которая успокоило его.

— Она будет прекрасна, наша дочь, она будет танцевать, она будет петь, мир засверкает от красоты ее, нашей девочки — дочери Харана и Анастасии Тюрищевой–Манделла.

Дедушка Харан вернул палку на место и отправился в постель. Плаценторий, оставленный на окне, где рассветное солнце сможет питать его, рыгал и пульсировал.

Однако ночные вылазки Бабушке не остались совершенно незамеченными. Узнав, что Сталиным был доставлен груз огромных отвратительных слизняков, заказанных ими у Сердца Лотиан, Тенебра постоянно несли стражу, готовясь отразить атаку своих врагов. В ту ночь, когда Бабушка стала обладательницей бластоцисты, противослизневую вахту несла Женевьева. Они заметила старуху со свертком в руках и в тот же момент со всей уверенностью озарения угадала сущность дела Бабушки и Сердца Лотиан. Ее сердце треснуло от зависти.

Женевьева Тенебра не верила своему мужу. Она не верила ему потому, что он отказывался дать ей ребенка — ребенка, который мог бы связать их семью в тугой, уютный гордиев узел, ребенка, который сделал бы ее равной этим проклятый надутым Сталиным, таким чванливым из‑за единственного сына — этого скороспелого шмата сала с отвратительным норовом, безнадежно порченного. Ребенок дал бы Женевьеве Тенебра все, в чем она нуждалась, но как раз ребенка Гастон Тенебра не подарит ей никогда.

— Ребенок, ребенок, все что я хочу — это ребенок, почему ты не можешь дать мне его? — приставала она к нему каждый день, и каждый день Гастон Тенебра выдумывал очередное слабое оправдание, рваный фальшивый билет, вопиющий о чистом, незамутненном эгоизме; вот эта старая карга, эта ведьма, это поддельная Манделла с иссохшей маткой, физически неспособная выносить ребенка и все‑таки имеющая его, а вот она, чья матка плодовита, как Черноземный Окс, но только нет семени, которое взросло бы в ней. Это было несправедливо, совершенно несправедливо — и когда она пряталась в кустах карликового матоке, карауля слизней, ее посетила идея, невероятно чудесная идея.

На следующее утро, когда весь поселок махал Сердцу Лотиан, провожая ее назад в Фарфоровую Гору, за официальным благословением их города от РОТЭК, Женевьева Тенебра проскользнула во флигель дома Манделла, в котором обитали Бабушка и Дедушка Харан. Плаценторий содрогался и пульсировал на подоконнике. Она приблизилась к нему, полная отвращения и решимости. Она извлекла из своей сумки сосуд биоподдержки, полученный ее мужем от Раэла Манделлы. Несколько минут грязной, вонючей работы и вот она уже снова идет, в облаке пыли и вины, сосуд крепко прижат к сердцу, а в сосуде бесцельно, вяло кружится бледная бластоциста. Чтобы исчезновение зародыша не было замечено сразу, она засунула в искусственную матку неспелый плод манго.

Едва успела рассеяться пыль, поднятая при отбытии Сердца Лотиан, Женевьева Тенебра постучала в дверь Марии Квинсаны.