Андрей Березняк - Чернильные стрелы

Так что и королем канцтоваров пока тоже не светит.

Зато с письменными принадлежностями дело пошло веселее, я успел составить словарик почти на сто слов, когда Панари начал показывать мне буквы местного алфавита. И обучение застопорилось. Абсолютно непривычные символы давались с трудом, их к тому же оказалось аж четыре десятка ровно. Зато на какое-то время он от меня отстал, и пока я как первоклассник тренировался в прописи, измученный новыми знаниями мозг хоть немного отдохнул. Бог ты мой, мне же не пятнадцать лет, чтобы сходу изучать незнакомый язык!

Забавно, но в местном наречии вроде бы не было артиклей. Из того, как говорил Панари, мне показалось, что склоняются сами существительные. Для меня, для кого родным языком является русский, это было положительно. Хотя кто знает, сколько тут падежей еще…

Солнце уже готовилось коснуться верхушек деревьев, когда Панари начал нервничать. Он что-то бормотал себе под нос, потом сказал мне фразу, в которой я услышал одно знакомое слово – телега. Бородатый хотел, чтобы я улегся на дно, накрылся ветошью в прямом смысле и не отсвечивал в эфире. Спорить было бессмысленно, тем более что резон в таком распоряжении был. Уроды, от которых я едва спасся, тоже ведь где-то ехали.

Я устроился на дне «экипажа», чуть отодвинув в сторону кусок какого-то агрегата. Теперь я лежал у левого борта и мог смотреть на окружающее сквозь узкую щель между двумя неплотно пригнанными досками. Стало понятно, с чего вдруг задергался Панари: мы выезжали из леса на большую дорогу. Он остановил повозку в густом кустарнике, соскочил с козел и исчез из поля зрения. Очевидно, отправился на разведку. Увиденное его удовлетворило, и, сделав два поворота в зарослях, мы выехали на тракт. Значит, лес, по которому мы тащились почти весь день, был не обычным путем, а самой натуральной «кабаньей тропой».

Сразу стало скучно. Щелка была узкой, очень много в нее не разглядишь, почитать свои записи – темно. Телефон я пока не включал, сберегая остатки заряда. Зачем он мне тут нужен, было не очень ясно, но работающий айфон – это как последняя дощечка от затонувшего посреди океана корабля, держаться за которую будешь до самого конца. Светящийся экран, вернее даже мысль о том, что стоит нажать на кнопку, и он зажжется, будто связывал меня с тем, моим миром. Где сотовые телефоны, интернет, телевизор, автомобили, самолеты и еще миллионы вещей, которые воспринимаешь как само собой разумеющееся, пока они вокруг тебя. А теперь я был бы готов ехать в плацкартном вагоне, верхняя боковая возле туалета, от Калининграда до Владивостока. Лишь бы дома. Дома – в глобальном смысле. На третьей планете от Солнца.

Из-за вынужденного безделья голову начали окружать мысли о событиях вчерашнего вечера. Видения последних секунд жизни Романова накатывали, причем с каждым разом становясь все реальнее и реальнее. Я попытался отключиться, думать о чем-то приятном, но сквозь мечты о собственной яхте длиной в сто метров, взводе блондинок топ-лесс и прочей подобной лабуде проявлялся хоррор-муви: Коленька, застывший в ступоре, смотрящий, открыв рот, на приближающихся всадников. Взмах меча, превратившегося в смазанную серебряную линию. Вспомнившийся сейчас вот шок: как могла железка пройти сквозь шею? Ведь так не бывает! Но нет, бывает, и объяснение этой аномалии очень простое – голова моего приятеля летит в костер. Падает, распугивая огненных светлячков, с треском разлетающихся из костра.

Кстати, я совсем не помню, как падало тело. Видел только голову.

От всего этого можно было тронуться, но повозка внезапно остановилась, и Панари сдернул рогожу.

– Са волтано ау метрато. Ти клошара, – он показал на рот, – ти шломар, – на ухо.

Я кивнул. Не говорю и не слышу.

– Шломар, – пришлось возразить мне. – Не сыграю я глухого.

Панари подумал и кивнул, соглашаясь.

– Ти клошара.

Ладно, не будем «клошара». Я поднес палец к губам, потом изобразил, что зашиваю рот. Возница удовлетворенно хмыкнул. Он помог мне перебраться на козлы, попытался донести какую-то очень важную идею, но махнул рукой и просто вытащил из моего кармана телефон. Из «подкозельного» ящика достал кожаную сумку, куда, на самое дно, положил и смартфон, и часы. После Панари критическим взглядом окинул меня с ног до головы и горестно вздохнул. Понимаю, сеньор возница, выгляжу я не очень привычно для сей области, но, увы, переодеться мне не во что. В Ваши шмотки таких как я двоих поместить можно. Нет-нет, не оскорбляйтесь, Вы отнюдь не толсты, но кабанисты – гарантирую.

И в самом деле – метр девяносто точно есть, фигурой напоминает супертяжа, год-два назад закончившего активно тренироваться. Живот уже немножко поплыл, но под кожей большей частью пока мышцы и мясо, а не жир.

А через несколько минут мы выехали из леса. Он закончился неожиданно, ровной стеной, уступая место полям. В голову влезли идиотские строчки: «Колосится роза чайная, как бокал вина». В смысле, тут колосилась пшеница. Или ячмень. Или рожь. На мой совсем не ботанический взгляд – некая зерновая культура. В закатном уже солнце посевы пылали золотом. Ах да, в песне было «золотится», а не «колосится», что, впрочем, звучит не менее нелепо.

Поля бескрайними не были, в километре от нас виднелись понатыканные домики деревни. Очевидно, Панари и «легализовал» меня на телеге при приближении к населенному пункту. Что это означает, Олег Сергеевич? Сейчас соображу, погодите. Время близится к ночи, по курсу – жилье, я на козлах со строгим наказом прикинуться немым. Значит, Олег Сергеевич, будем тут ночевать. Браво, Олег Сергеевич! Да что Вы, Олег Сергеевич, полно-те Вам… Нет-нет, Олег Сергеевич, я восхищен Вашей догад…

Мой внутренний монолог был грубо прерван тычком локтем в ребра. Панари еще раз показал на рот и грозно повторил, мол, «ти клошара». Я воздел очи к небу: что ж это первый встречный считает меня дебилом-то? Возница по своей привычке хмыкнул, и все равно несколько раз, пока мы подъезжали к деревне, подозрительно на меня покосился. Не доверяет, собака лесная.

Деревня моему глазу была совсем непривычной. Это не отдельные домики посреди дворов, как если бы я оказался в Средней полосе России. И не маленький европейский город. Тут что-то среднее: на центральную улицу выходят фасады длинных каменных домов и высокие, сложенные из булыжников заборы. Но сквозь решетчатые ворота виднеется обычный крестьянский двор: с огородом и курятником. Домов немного совсем – на одну улицу, тянущуюся километр максимум. Зато в центре стены расступались, образовывая подобие площади с двумя выходами. Панари свернул к правому зданию, в котором уверенно определялась трактир-гостиница.

* * *

Мастер Коста был в смятении. Давно он не испытывал настолько противоречивых чувств.