Аарон Дембски-Боуден - Разведчик Пустоты

— Правый борт, — прошептала она в шар вокса, парящий у ее лица.

Миниатюрные суспензоры поддерживали в воздухе половину черепной коробки, переделанную в мобильный вокабулятор. Вокс передавал ее приказы команде и сервиторам на командной палубе над ее покоями.

— Правый борт, три градуса, направленный импульс для компенсации сопротивления варпа. Осевые стабилизаторы на…

Она бормотала и бормотала, уставившись в темноту и управляя судном совместно с его командой и яростным сердцем самого корабля.

Снаружи корабельное поле Геллера терзал целый пантеон эфирных сущностей. Волны, наткнувшись на невидимую преграду, отступали, обожженные и истекающие кровью. У Октавии не было времени задуматься о холодных и бездонных созданиях, прячущихся в бесконечной пустоте. Все ее внимание уходило на то, чтобы проложить узкую тропу сквозь Море Душ. Она могла вынести эти крики, потому что была рождена для того, чтобы видеть незримое. Варп таил не много тайн для нее. Но бурлящая радость «Эха», как ничто другое, мешала ее концентрации. Даже ослиное упрямство «Завета» было легче преодолеть. Для борьбы с «Заветом» требовалась сила. А здесь — сдержанность. Надо было лгать самой себе, убеждать себя, что она не испытывает той же свирепой радости, что не хочет, как и «Эхо», спалить двигатели в порыве мчаться быстрее и нырять глубже, чем любая — машинная или нет — душа до нее.

Темный восторг «Эха», просочившись сквозь нейросоединения, затопил ее кровь пряным вкусом азарта. Тело реагировало на это симбиотическое наслаждение самым животным образом. Октавия ослабила связь и заставила себя дышать спокойнее.

Медленней, — выдохнула она, посылая слово-импульс к сердцу корабля и одновременно произнося его вслух. — Поле Геллера колеблется.

Это ты колеблешься, — отозвалось смутное сознание «Эха». — Рабыня рассудка.

Корабль снова вздрогнул в унисон с ней. Этот рывок был жестче — его породили наряженные мышцы и сжатые зубы. Он свидетельствовал о сосредоточенности и контроле и знаменовал то, что воля Октавии одолела машинный дух судна.

Я — твой навигатор, — мысленно прошипела она. — И я тебя направляю.

«Эхо проклятия» никогда не общался с помощью слов — его эмоциональные импульсы и желания преображались в слова только тогда, когда человеческий разум Октавии пытался придать им смысл. Однако, сдаваясь, он не издал даже этих мнимых звуков. Девушка просто почувствовала, как машинный дух отпрянул под давлением ее воли и возбуждение пошло на спад.

Лучше, — улыбнулась она сквозь пот, струящийся по лицу, как слезы. — Куда лучше.

Уже близко, навигатор, — ответил корабль.

Я знаю.

— Маяки, — пробормотала она вслух. — Маяки в ночи. Клинок света. Воплощенная воля Императора. Триллионы кричащих душ. Все мужчины, женщины и дети, отданные машинам Золотого Трона с первого дня существования Империи. Я вижу их. Я слышу их. Я вижу звук. Я слышу свет.

В ушах зашептали голоса. Известия передавались от палубы к палубе мучительно медленно — ведь говорившие были людьми, ограниченными человеческой речью. Октавии не требовалось сверяться с гололитическими звездными картами. Ей ни к чему был весь лязг и гудение ауспиков дальнего действия.

— Полная остановка, — прошептала она блестящими от слюны губами. — Полная остановка.

Спустя минуту, или час, или год — Октавия не была уверена — на ее плечо опустилась рука.

— Октавия, — произнес низкий рокочущий голос.

Она закрыла свое тайное око и открыла человеческие глаза. Их залепил прозрачный гной, и пришлось с силой поднимать веки. Это было больно. Девушка почувствовала мягкую ткань повязки, закрывающей лоб.

— Воды, — прохрипела она.

Ее служители переговаривались неподалеку, но руки, поднявшие грязную фляжку к ее губам, были закованы в полуночно-синюю броню. Даже мельчайшие из сочленений доспехов на костяшках приглушенно порыкивали.

Она сделала глоток, отдышалась и глотнула снова. Трясущимися руками навигатор стерла холодный и липкий пот со лба, а затем вытащила иголки инжекторов из запястий. Кабели на висках и на горле пока подождут.

— Сколько? — наконец спросила она.

— Шестнадцать ночей, — ответил Талос. — Мы прибыли туда, куда надо.

Прикрыв глаза, Октавия вновь осела на троне. Она заснула прежде, чем Вуларай накрыла ее дрожащее тело одеялом.

— Ей надо поесть, — заметила служительница. — Больше двух недель… Ребенок…

— Делай, что хочешь, — сказал Талос замотанной в повязки смертной. — Меня это не касается. Разбуди ее через шесть часов и приведи к камерам пыток. К тому времени все будет готово.

Она снова нацепила респиратор. Дыхание в нем звучало низко и сипло. Маска, закрывавшая рот и нос, убивала все вкусы и запахи, кроме запаха ее несвежего дыхания и хлорной вони, обжигавшей язык и нёбо.

Талос встал у нее за спиной, предположительно для того, чтобы наблюдать за происходящим. Но Октавии невольно подумалось, что он хочет помешать ей сбежать.

Шести часов сна было недостаточно, далеко недостаточно. Октавия ощущала усталость как настоящую болезнь, делающую ее медлительной и слабой и заставлявшую кровь медленнее течь в жилах.

— Сделай это, — приказал ей Талос.

Она не подчинилась — по крайней мере, не сразу. Она прошлась между скованных цепями тел, меж хирургических столов, на которых они лежали. По пути Октавия огибала сервиторов, запрограммированных на единственную задачу — поддержание жизни в этих останках еще на какое-то время.

Остовы, лежавшие на каждом столе, очень мало напоминали людей. От одного осталась только мешанина мышц и голых вен, трясущихся последние секунды агонии. Освежеванные выглядели не лучше тех, кому отрезали языки, губы, руки и носы. Все они были изувечены до последнего предела — мир еще не видел такого разнообразия надругательств. Она шагала сквозь живой монумент страха и боли — фантазии легиона, обретшие плоть.

Октавия оглянулась на Талоса, втайне радуясь, что он так и не снял шлема. Если бы навигатор заметила в его глазах хоть искру гордости содеянным, она не смогла бы больше находиться рядом с ним ни секунды.

— Галерея Криков, — сказала она поверх приглушенных стонов и писка датчиков сердечного ритма, — была похожа на это?

Повелитель Ночи кивнул.

— В очень большой степени. А теперь сделай это, — повторил он.

Октавия вдохнула затхлый воздух, подошла к ближайшему столу и сняла бандану.

— Я закончу твои мучения, — шепнула она сгустку крови и кости, некогда бывшему человеком.

Существо из последних сил двинуло глазными яблоками и, встретившись взглядом с третьим оком навигатора, уставилось за грань бытия.