Андрей Валентинов - Нарушители равновесия. Если смерть проснется. Печать на сердце твоём

— Первый шаг — маленький, Згур Иворович. Ты не тронешь меня, мои владения и моих людей. Ты не будешь отбирать земли у других бояр. И кнесна Горяйна должна по-прежнему править в Лучеве. Это то, чего хочу я. Взамен же… Я дам серебра — его хватит надолго. И двести всадников « — латных, в полном вооружении. Но эти всадники останутся под моей рукой. Я сам буду водить их в бой…

Двести всадников? Звучало заманчиво, но Згур вспомнил разговор с Чудиком. Этакая сила — под чужой рукой? Нож между лопаток — и то безопаснее.

— Мало? — боярин резко обернулся, щека дернулась. — Тогда я подарю тебе одного человечка. Всего одного. Но он стоит тысячи. Я сумел подкупить слугу конуга Лайва Торунсона. Теперь я буду знать о каждом его шаге…

— Что?!

Згур не выдержал — вскочил. Лайв Торунсон — его ватаги захватили почти весь полдень Сури. Если Асмут говорит правду…

— Сейчас мы слепы, Згур Иворович. Мы похожи на кулачного бойца, которому завязали глаза. Но если мы будем знать их планы…

381

Договаривать Асмут не стал, но этого и не требовалось. Сканды нападают небольшими ватагами, значит;, их можно будет бить по частям…

— Послезавтра сотня скандов нападет на село Пятнати Вылки. Это на самой границе, у Певуши. Надеюсь, мы их не тронем…

— Как? — поразился Згур. — Не тронем? Но ведь там люди!

— Там быдло! — чернобородый поморщился. — Грязное быдло, которое никому не интересно. Пусть сканды немного потешатся с их женками. Зато Лайв Торунсон будет уверен, что мы не ждем нападения. И в следующий раз ударит не сотней, а всеми силами. И вот тогда…

Згур встал. План был хорош, но можно ли верить великому боярину? Не сам ли он послал весточку конугу Лайву?

— Хорошо. Я подумаю, Асмут Лутович.

— Подумаешь? И только? — боярин был явно удивлен. — Признаться, ждал другого! Згур покачал головой, усмехнулся:

— Подумаю. И в любом случае твоей коннице запрещено появляться в городе. Я дам приказ на заставы.

Лицо Асмута оставалось невозмутимым, но глаза выдали. Боярин ожидал иного, и Згур еле сдержал довольную усмешку. Куда спешить? Не будь он сыном Ивора, то, может быть, и попался бы на манок. Но играть в «Смерть Царя» на чужой доске с завязанными глазами? Згур уже пробовал. Хватит!

Вокруг стояла ночь, от близкой реки несло холодом и свежестью. Воздух дышал весенней прелью, но зима еще не сдавалась. Темное небо клубилось блестками последних снежинок, медленно опускавшихся на теплую землю и тут же исчезавших в черной грязи. Отблеск огня падал на белые пологи шатров, вдали негромко перекликались часовые. Згур подбросил в огонь несколько щепок и устало потер лицо. Надо было поспать, но сон не шел. Как хорошо быть простым фрактарием! Всего-то и нужно — проснуться, когда затрубит рожок…

Он уже нашел на мапе Пятнати Вылки — маленький домик у широкой речной излучины. Сколько там людей? Наверно, немного, десятка три. Немного? Быстро же он

научился считать на десятки! Три десятка обреченных. Маленькие живые фигурки на деревянной доске…

Згур несколько раз хотел послать за Чудиком, а лучше — заДолбилой-кузнецом, чтобы отрядить гонца в обреченное село. Еще не поздно. Дороги плохи, но за день можно обернуться. Но что-то мешало. И это «что-то» было слишком очевидным. Сейчас он может спасти три десятка-и остаться слепым. Асмут прав — кулачный боец с завязанными глазами не победит…

Згур не выдержал и вновь развернул мапу. Вот она — Певуша! За рекой — ватаги Лайва Торунсона. Говорят, у скандского конуга под рукой полторы тысячи «рогатых». — Много! Но у Хальга Олавсона, что воюет на полночи, втрое больше. И это против пяти лучевских сотен! Одна надежда — напугать, сбить с толку. Сканды — не альбиры, они нападают только на слабых. От Денора их пока отвадили. Если удастся как следует проучить «рогатых» где-нибудь у Певуши…

Згур попытался представить, что творится сейчас в неведомых ему Пятнати Вылках. Наверно, ничего. Ночь, усталые люди спят, чтобы завтра уйти в лес за диким медом или звериными шкурами. Матери укачивают детей, влюбленные улыбаются, во сне… Из такого села родом Ярчук. Но его «деревни» уже нет. Она погибла — как погибнут Пятнати Вылки. Только род Бешеной Ласки погубили н& сканды, а латники великого боярина Лута, отца Асмута. «Грязное быдло, которое никому не интересно!»…

Перед глазами вновь, в который раз, возникла тяжелая чаша, полная красного, густого, словно кровь, румского вина. Бедняга Ярчук боится, что его «боярина» отравят! Зачем это Асмуту? Куда разумнее заманить «катакитов» в глухой лес под скандские клинки. А еще умнее — использовать комита Згура и его сотни для иного. Великому боярину не нужны мады, не нужны сканды. Зачем ему уступать чужакам Лучев?

Згур свернул мапу, отбросил полог шатра, упал на расстеленный плащ. Асмут… Чернобородое лицо стояло перед глазами, тонкие губы кривились усмешкой. Нельзя заключать договор с Косматым! Обманет, обведет вокруг пальца-и утащит душу в свою черную берлогу! Но ведь ему нужны воины, серебро, а главное — «человечек» в скандском стане. И платить придется не своей — чужими жизнями. Згур даже не знает никого в этих Вылках!

Чернобородое лицо исчезло, а вместо него проступило другое — неясное, словно в тумане. Только глаза — и рыжие волосы под серебряным обручем. Как ее звали? Иви-ца? Наверно, дочь… Или просто холопка, которая сейчас ласкает Асмута где-нибудь в темном покое, на мягком ложе… Згур задохнулся, с трудом перевел дыхание. Увидеть бы ее! Увидеть — хотя бы на миг, услышать негромкий хрипловатый голос. Подойти, взять за плечи, скользнуть губами по лицу… Мать Болот, зачем ты показала ему эту рыжую?

Сторожевой фрактарий уже трижды пытался натужно кашлять у порога, прежде чем Згур очнулся. Напали? Но тогда бы дозорный не кашлял. Згур набросил плащ, выглянул. Несмотря на темноту, было заметно, что парень явно растерян. Он даже ничего не сказал, лишь кивнул куда-то в сторону. Згур удивленно оглянулся: кто-то невысокий, тяжелый плащ до пят…

— Гостя примешь ли, Згур Иворович?

Знакомый хрипловатый голос обжег, словно в горло плеснули кипятку. Она? Нет, не может быть! Это просто сон! Или… Или Мать Болот услыхала его слова?

Не понимая, что делает, Згур отступил, распахнул полог. Девушка не медлила. Миг — и возле палатки не осталась никого, кроме удивленного парня в шлеме с перьями. Згур был готов протереть глаза. Неужели не почудилось? Неужели эта девушка у него в шатре? Страшно было войти, зажечь светильник…

Язычок желтоватого огня вырос, разогнал тьму. Девушка стояла недвижно, словно окаменев. Наконец складки тяжелого плаща упали на землю. Лицо Ивицы казалось белым, неживым. Даже губы, совсем недавно яркие, побледнели, словно сжались.