Борис и Ольга Фателевичи - Волчья шкура

— Ты где был? Голодный? Мой руки, все уже готово…

Она торопливо накрывала на стол, роняла вилки, стучала тарелками и — конечно! — разбила чашку. Так всегда бывало, когда ее переполняли новые идеи, и ей не терпелось ими поделиться. Анчар молча ждал. Что на этот раз?

— Андрюша, мне бы с тобой посоветоваться… Точнее, мы уже решили, девчонки наши и я. В общем, уговорили меня подружки своим делом заняться. Все равно завод со дня на день закроют, так чего ждать. Все от моего шитья в восторге, ты знаешь. Со мной три наших, заводских, и одна знакомая моей знакомой очень хорошо шьет. Мишина комната освободилась, девчонки для начала со своими машинками придут.

Ира говорила, говорила без остановки, туго наматывая салфетку на палец, не понятно, кого уговаривая, Андрея или себя.

Анчар молчал, по опыту зная, что Ире нужно дать выговориться.

За столом Ира подняла на Анчара полные надежды и слез глаза, ожидая, что он скажет.

— Чья идея?

— Идея? Лизка придумала, с утра от меня не отходила…

— Лизка? Это какая Лизка? Та, что к нам всё с какими-то киселями целебными приходила? И тебя подбивала продажей заняться, большие тысячи обещала? А «Санрайдер» она весь продала? А ссуду, что на эксклюзивную косметику брала, отдала уже с прибылей великих?

— Ну, Андрей, когда это было! Мало ли, что не получилось. Шитье — дело верное, Лизка заказы найти обещала.

Анчар глаза закрыл и головой затряс, как только представил, как его любимая мышь день и ночь строчит на машинке, а подружки ей старательно помогают. Весь дом в лоскутках, по стенам до потолка развешаны готовые платья, тетки какие-то толкутся. А кто продавать будет, Лизка?

— Нет, радость моя, так не годится. Хочешь шить — на здоровье, лучше твоих нарядов в целом мире не найти. Но устраивать дома мастерскую… Тебе что, на нитки не хватает? Подумаешь, завод закроют! Не вы первые, не вы последние. Наш уже закрыли, письмо об увольнении сегодня выдали.

— Ой, Андрюша, — лицо Иры вытянулись, глаза мгновенно просохли и испуганно раскрылись, — а я-то и забыла… Вот видишь, пока новую работу найдешь, мы на шитье и проживем.

— Забудь о шитье, нашел я работу. Вернее, она меня нашла. По профессии.

— Опять на завод, к станку? Хорошо хоть не в охрану…

— А это, как сказать. Видишь, забыла уже, что я офицер.

— Офицер… Как забудешь… А кто тебя каждый год поздравляет с днем защитника от… всего на свете? Неужели в армию? Или в полицию? Что же там столько лет думали?

— И не в армию и не в полицию.

— Фу-у, — Ира сморщила нос, — значит в охрану. Сторожем. Нет, Андрюшка, лучше я шить буду с утра до ночи…

— …и с ночи до утра. Хватит, Ир! Узнал я сегодня много интересного. Оказывается, присматривались ко мне давно уже. Серьезных людей заинтересовали мой опыт и хм… методы. Забавно, я-то думал, что следов не оставляю.

Ира встревожено покачала головой. Ложку она так и не взяла и про еду забыла.

— Боюсь я твоего прошлого. И нашего. Чувствую, что только краешек увидела, но до конца жизни хватит. Откажись, Андрей, если можешь, а там что-нибудь придумаем.

— Если бы мог, отказался бы сразу. Никто на меня не давил. Не принуждали, не запугивали, так, поговорили. Правда, я молчал больше.

— Понятно, молчал. Ты у меня не из разговорчивых.

— Помнишь, Ир, Михаэль сказал, что души воинов, павших в бою, попадают в армию света или в армию тьмы? Воин я, никуда не деться, воин. Не ошибиться бы с армией.

Сердце Иры заколотилось у горла. Ко всему, что говорил Миша, она относилась очень серьезно.

— Ну что ты вспомнил! Не на войну же собираешься, нет? Иди в свою охрану, подумаешь!

А сама глаз не отрывала от Андрея. Что у него на уме? Воин… Вот как он о себе… И все молчком.

— Подумал уже. Дело затевается серьезное и надолго. Охранять-то придется ни много ни мало — цивилизацию. И будущее. И тебя, как же без тебя? Сама видишь: кризис, кризис. А он ведь не только в экономике, не только финансовый. Сегодня под многими троны зашатались. Вот и ищут одни серьезные люди других серьезных людей: экономистов, социологов, политологов. Грамотных, толковых, настоящих. И воинов. По всему миру ищут.

*****

Хороший сон — это тот, когда знаешь, что спишь, а просыпаться не хочешь, потому что во сне уютно и интересно, а утром выходной. И за окном еще темно.

Они держались за руки и плыли, легонько отталкиваясь от воздуха, и поднимались выше, все выше. Было им тепло, весело и безмятежно. Земля давно стала невидимой, а они все летели, летели, помахивая свободными руками. Нежный сумрак окутывал их и поддерживал, беззаботных и невесомых.

Впереди звезда. Ирина и Андрей летят к ней, потому что там их ждут. Звезда становится ярче, и вот ее радужные лучи легко касаются кожи.

И не звезда это, а огромный зал, и уже можно различить белоснежные фигуры в его глубине.

Гиганты сидят на троне. На головах их шлемы-короны. Серьги такие большие, что закрывают уши, как раковины. Ожерелья сверкают изумрудными искрами. Богато разукрашенные ремни обвивают плечи и грудь. Браслеты на запястьях. Одежда такая, что и во сне нет ей названия. Покрывало? Накидка? Вуаль? Ирина поняла: пала — вот верное слово. А что это значит, даже во сне не знает.

В руках гиганты держат золотые венцы. Под ногами — волчья шкура. Шкура огромного северного волка. Босые ступни повелителей утопают в меху по щиколотку.

Ирина тихонько толкнула Андрея:

— Видишь? Вот она какой была…

— Вижу…

Плотный пепельно-серый мех светится изнутри. Длинные его пряди кажутся воздушными из-за густого белого подпуха. Острые когти выглядят не как грозное оружие хищника, а как изысканное украшение, покрытое черным лаком. Пушистый хвост вольно свисает со ступеней перед троном.

Ох, шкура, если бы не ты…

Не сразу они узнали в одном из великанов Михаэля. Гордо держит он голову, спокойна и величественна его поза. Голубой свет льется из бездонных глаз.

Рядом с ним Эрина, одна из первых двенадцати матерей человеческих. Откуда Ирина и Андрей знают, как зовут ее? Во сне люди всегда знают больше, чем наяву, а проснувшись, забывают.

Пала и полумесяц шлема не мешают любоваться ее совершенством.

У подножия трона суетятся, толкаются и кланяются люди. Пусты их лица под странными головными уборами. Пустота прикрыта надменностью или смирением, строгостью или добродушием, но с каждым мгновением проступает все яснее, стирая непрочные маски-обманки.

Над лицами высокие епископские митры, богато украшенные золотом и драгоценными каменьями, и дорогие фетровые шляпы хасидов, и белые чалмы муфтиев. Кипы и тюрбаны, куфии и тюбетейки… Рядом с мохнатым мехом качаются пучки и косы из разноцветных перьев. Ниже — завитые пейсы, бритые буддийские затылки, лохматые бороды и ювелирно подстриженные бородки.