Стив Лайонс - Имперская гвардия: Омнибус

Орудие «Уничтожитель» торчало из передней части корпуса, и из него мог выстрелить водитель. Его жерло находилось в считанных метрах от топталки. Пальнуть из него будет поступком ещё побезумнее давешнего орочьего выстрела, а защита Ланнера была серьёзно ослаблена. Но я не велел ему остановиться. Я не приказал ему покинуть танк. Я не отберу у сержанта его славу. И я не лишу Империум ещё одной победы, какой бы пирровой она ни была.

— Слава Императору, — сказал я.

— Слава Императору, — вернул он в ответ и выстрелил из пушки.

В тот же самый миг цепной кулак топталки прорвался к боеприпасам "Горделивости".

Ударная волна оторвала меня с земли и швырнула кувырком. Я врезался в стену надвигающегося металла. Всё моё тело было как ватное, как сломанная игрушка. Валясь вниз, я ощутил, как что-то ухватило за подол моей шинели. Меня рвануло к земле, протащило по каменистой поверхности и наконец остановило в мучительном полуоткинутом положении. Меня зацепило за гусеницу боевой крепости. Если бы танк не остановился, меня бы растёрло в компост.

Картина перед моими глазами начала сереть, становясь чёрной по краям. Я заморгал, удерживаясь от потери сознания. Я не мог двигаться, но мог смотреть. Я видел всё. Я увидел, что топталки не стало, но величественная "Горделивость" была смертельно ранена. Она рухнула обратно вниз и затихла. Сейчас это был всего лишь пассивный металл.

Я увидел финал нашей войны. Солдаты сражались героически, но исход был предрешён. Орки просто продолжали переть вперёд, пока нас не сокрушили. Энергия их победного ликования превратила их в неудержимую волну. Затем я наконец-то увидел, что изменилось. Я увидел, что за штуковина вступила в сражение. Она неслась вперёд через вихрящуюся толчею сражающихся, разбрасывая в стороны орков и разнося людей на кровавые ошмётки. Её силуэт был таким массивным, что какой-то бредовый миг мне казалось, что я вижу дредноут Адептус Астартес. Но это не был ни дредноут, ни одна из тех нелепых военизированных жестянок, которые являлись низкопробными орочьими вариантами этих живых мучеников.

Она имела слишком большой размер, чтобы быть чем-то из этих двух.

Это была бронированная фигура, и она была неистовством во плоти. Она продиралась через ночь стремительнее, чем полагалось двигаться чему-либо такому крупному, прыгая от одного скопления сражающихся к другому, стирая гвардейцев с лица земли массивным стаббером в своей левой лапе, сминая их в ничто столь же колоссальными силовым когтями на правой. Каждое её движение, каждый её рёв были выражением ярости, торжества и мессианского пыла. Среди нас объявилось само уничтожение во плоти, жуткое в своём совершенстве.

Газгкулл Маг Урук Трака был здесь.

Он был меньше топталок. Но его присутствие было таким монументальным, что он, казалось, возвышался над самими горами. Угроза, которую он представлял для Империума, изводила меня до самой глубины души, и я изо всех сил пытался освободиться. У меня не было точки опоры. Я был прицеплен намертво. Но у меня всё ещё оставалось одно оружие. То, что я мог увидеть, я мог выцелить и убить.

— ТРАКА! — взвыл я изо всех оставшихся сил.

Этот жест просто обязан был пропасть втуне. Трака не должен был меня услышать. Не в какофонии резни. Но он услышал. Сейчас я понимаю, что это была судьба. Это она распорядилась так, чтобы он обязательно узнал, что я был там. В чернейшие минуты моей жизни мне кажется, что агония Галактики обрела свою нынешнюю законченную форму во многом благодаря пересечению наших с ним путей. Итак, он услышал и потопал ко мне. Узнав меня, он побежал быстрее, оставляя за собой след из лунок. Как и у меня, у него был только один собственный глаз, на котором я и сфокусировал свой бионический. Он приблизился так быстро, что у меня возникли трудности с наведением на цель. Он оказался у меня на мушке, только когда добрался до меня. Я воззрился на него с ненавистью, праведной до самой последней капли.

Прежде чем я успел выстрелить из лазера, он махнул мне в лицо своими силовыми когтями. Он отвесил мне шлепок, не более того. По ощущениям, в меня как будто врезался метеор.

Последнее, что я увидел перед тем, как впасть в беспамятство, была эта непотребная морда, скривлённая от удовольствия.

Его не убили. Вместо этого его прихватили с собой. Его уволокли вместе с другими измочаленными уцелевшими, которых орки предпочли поработить, а не вырезать. Он не сопротивлялся. Не было смысла. Довольно много пленников пыталось. Очень мало кто из них был убит. Вместо этого орки тыкали в них шоковыми шестами и тащили дальше, пока те продолжали дёргаться в конвульсиях. Так что Рогге не предпринимал ничего. Он шёл туда, куда его вели. Он втиснулся в трюм судна для перевозки рабов, настолько переполненный людьми, что там было нечем дышать. Он чувствовал, как улетучиваются последние капли его чести — с каждой секундой, с каждым шагом. Боль от собственной несостоятельности была такой всеобъемлющей, что у него даже не было сил завыть.

Ковыляя из транспортника в ещё больший ад космического скитальца, он чувствовал себя так, словно от него осталось лишь тело, окружающее пустую сердцевину. Такая оцепенелость приносила облегчение.

Это не продлилось долго.

Я очнулся, ощущая мучительную боль, и тут же испытал искушение впасть в отчаяние. Я был подвешен на цепях, которые свисали с потолка, скрытого во мраке над моей головой. Они были обмотаны вокруг плеч моих рук, удерживая их на расстоянии от моего тела, словно я был распят на кресте. В мои бока, плечи и спину как будто тыкали связками кинжалов. Боль была такой свирепой, что поначалу я не отдавал себе отчёта в том, как меня изувечили. Затем, когда сознание прояснилось, я ощутил потери. Мой злой глаз исчез. Как и мои когти.

Моя правая рука.

Я извернулся в цепях — рыча, обращая боль в ярость. Я огляделся оставшимся у меня глазом, выискивая то, чего меня лишили, и заодно осматривая окрестности. Я находился в большом металлическом помещении. Оно имело около дюжины метров по краю и освещалось неровным светом грязных газоразрядных сфер, размещённых по периметру стен. Единственный выход был запечатан массивной железной дверью. На другом конце помещения находился большой металлический стол в окружении инструментов, стиравших разницу между хирургией и пыткой. Свет был тусклым, но не настолько, чтобы я не смог разглядеть на столе перекрывающиеся кровавые пятна. Пол вокруг него лоснился от омерзительных ошмётков. Смердело густо, как на бойне.

Под моими ногами пола не было. Я болтался высоко над круглым стволом колодца. Он имел примерно два метра в диаметре и зиял чернотой огромных глубин. Из мрака летели вверх отголоски хлюпанья и царапанья.