Питер Фехервари - Ксеноугроза: Омнибус

Под разнообразными кожаными доспехами гвардейцы носили плотно прилегающую форму голубовато-зеленого цвета, рассеченную багровыми полосками, напоминавшими открытые раны. Что касается брони, большинство солдат обходились наручами и поножами; один мог похвастаться наплечниками с краями в форме растопыренных когтей, другой — нагрудником с резьбой в виде дерева со спутанными ветвями. Очевидно, в первую очередь они были ивуджийцами, и только во вторую — имперскими гвардейцами. Не самый лучший выбор с точки зрения Мордайна, но других полков на Облазти не имелось.

«Полк? Одна рота, — трезво признал Ганиил. — Всего триста бойцов, чтобы сдержать улей в узде и раскрыть заговор чужаков…»

— Мой помощник связывался с вашими командирами, — объявил Мордайн, и, поколебавшись только секунду, вновь преступил закон. — Я инквизитор Айон Эшер, гроссмейстер Дамоклова конклава. Властью Святых Ордосов Инквизиции я реквизирую все имперские силы, размещенные на этой планете, дабы они помогли мне осуществить правосудие Императора.

Не совершая резких движений, Ганиил извлек из плаща тяжелую печать и поднял её, будто защитный оберег. Печать гроссмейстера — печать, которую он украл после того, как увидел смерть своего наставника.

«Я не знал, Эшер, — поклялся Мордайн. — Я не знал, что девчонка была наемной убийцей…»

Он раздавил чувство вины, черпая силы из благоговейного трепета в глазах солдат, которые узнали стилизованную «I», что украшала печать. На несколько кратких недель каждое слово Ганиила будет подкреплено авторитетом самой устрашающей организации в Империуме.

«Я справлюсь, Эшер», — пообещал дознаватель, не зная, извинение это или проклятие.

Укутанный пустотой на крыше мира, чужеземец, называемый Ихо’неном, наблюдал, как Катализатор приближает его замысел к апогею. Внутри отдаленной станции, которую он занял и усовершенствовал при помощи ксенотеха, непрерывно менялся калейдоскоп данных — перехваченные вокс-переговоры и вид-потоки… отчеты о состоянии общества и экономики, представленные в виде филигранных алгоритмов и графиков… процессия постоянно обновляющихся психологических профилей…

Ихо’нен впитывал всё это, будто огромный паук, пожирающий данные. Каждую минуту он обдумывал, соотносил и оценивал тысячу фактов.

Проходили дни, но великан продолжал стоять неподвижно, ожидая, когда строго рассчитанные вероятности выкристаллизуются в неизбежности. Порой возникали небольшие отклонения, заставлявшие наблюдателя вмешиваться при помощи определенных «реактивов», но это не беспокоило его. Если бы не ошибки, или, точнее говоря, необходимость их исправлять, Ихо’нен оказался бы ненужным.

Другой чужеземец — ксенос — не смотрел на великана, ибо странствовал, оставаясь на месте.

Обдумывая первые шаги, сделанные им, Мордайн решил, что всё прошло довольно гладко. Благородные Крули, правящая олигархия улья, подчинились его власти вслед за Ивуджийскими Акулами, пусть и не с такой радостью. После того, как в армию Ганиила влились городские отряды Железнобоких Гусар, дознаватель начал охоту с рвением человека, бегущего наперегонки со смертью. Разумеется, так оно и было — если ему не удастся раскрыть что-то серьезное к моменту, когда на Облазти появятся агенты конклава, всё будет кончено. Впрочем, сохранить жизнь ему в любом случае не удалось бы, здесь почти не было сомнений; но оставалась честь, за которую стоило сражаться, и, к некоторому удивлению Мордайна, для него оказалось достаточно и этого.

Но всё зависело от того, сумеет ли он обнаружить тау.

Следы чужаков пятнали Высходд, словно распространяющаяся зараза. Ганиил обнаружил на фабриках части странных механизмов — обтекаемые, округлые и кощунственные машины, которые звенели нечестивой жизнью, сбрасывая с корпусов грязь и песок. Затем был пойман беглый техножрец, торговавший с рук зачарованными безделушками с гарантией пожизненной работы без подзарядки или дополнительных молитв. Самой тревожной деталью оказались поганые ксеноскульптуры, украшавшие поместье, где развлекались Крули. Наглый минимализм этих абстрактных поделок оскорблял эстетику Империума!

По отдельности всё это были мелкие ереси, но вместе они указывали на систематические проникновения чужаков в Высходд, которые подтачивали улей на протяжении нескольких лет, а возможно, и десятилетий.

И, наконец, Единение.

«Единение — простая, прекрасная и абсолютно разрушительная ложь».

Ходили слухи, что её сформулировала простая работница рыбозавода, которая записывала свои идеи на клочках оберточного материала, а затем распространяла это кредо из уст в уста. В доктрине поддерживались такие извращенные принципы, как свобода слова и полное перераспределение богатств, завернутые в сбивчивые призывы к вступлению в какое-то «галактическое братство». Эти совершенно незрелые бредни, тем не менее, разлетались среди малограмотных и притесняемых горожан с быстротой лесного пожара; движение росло так же подспудно, как любой хаоситский культ. Мордайн, который не сомневался, кто на самом деле стоит за всем этим, сосредоточился на выявлении его вождей, но находил только последователей — целыми сотнями — настаивавших, что у Единения нет вождей. Их якобы и не могло быть, ведь кредо гласило о «Многих, ставших Одним»!

И, пробираясь через это безотрадное болото, Ганиил не получал сообщений от Калаверы.

— Его молчание — хороший знак, — уверял Кригер. — Молчание означает, что ты на верном пути.

— И где же тогда варпом проклятые ксеносы? — бушевал Мордайн. — Я не обнаружил ничего, что не смогли бы найти сами агенты конклава!

По мере того, как переполнялись тюремные учреждения улья, а беспокойство населения возрастало, Ганиил всё туже закручивал гайки, — сначала уменьшил пайки и ввел комендантский час, а затем прибегнул и к смертным казням, — но так и не обнаружил ничего полезного для себя. Кроме… вот этого…

«Как столь многие могут быть так слепы?» — в отчаянии подумал дознаватель, изучая толпу, которая собиралась на площади внизу. Он сидел, пригнувшись, на крыше здания, выходящего на Хёсок-плазу — огромный, уставленный памятниками двор, посвященный имперским освободителям Облазти. Мордайн понимал символизм, скрывавшийся за выбором места для народного схода, но его потрясло количество пришедших. Здесь были тысячи людей, в основном нечесаные крепостные и ледокольщики с фабрик, но попадались также муниципальные служащие и торговцы. Каждый из них нарисовал у себя на лбу символ Единства, состоящий из синих концентрических кругов. Несмотря на простоту знака, в нем было нечто неотъемлемо чуждое, вызывавшее отвращение у Ганиила.