Ханна Хаимович - К нам едет инквизитор [litres]

И сама Марианна была в винтажном платье. Но не в старом, а в современном, тщательно стилизованном под моду почти столетней давности. Мелкий горошек, кофейная ткань, широкий пояс на тонкой талии, воротничок, стыдливо прикрывающий грудь. Туфли с тупыми носками. Крупные локоны на голове.

– Отличное платье, – сказала Кристина.

И тут же осознала, что больше всего изменилась она сама.

Она просто стояла и разглядывала наряд Марианны, ее квартиру, думала об ароматах… и совсем не думала о том, что встретилась с преступницей, которую так долго искала.

А стоило вспомнить об этом, как стало ясно, что сознание словно раздвоилось. Кристина прекрасно понимала, что происходит. Что она попалась в ловушку врага, и не помогла даже Дина, да и Лещинский не помог бы, будь он здесь. Будь он здесь, все могло оказаться даже хуже – мало ли что он сделал бы, вот так столкнувшись нос к носу со своей «роковой любовью»! Дина исчезла, музей исчез, Кристина оказалась неизвестно где и понятия не имела, что делать…

…но догадывалась, что нужно выпить чаю. Что еще делать, встретившись с подругой?

А Марианна была ее подругой. Временами непутевой, обожающей авантюры, вечно пропадающей на полгода без предупреждения, но все-таки подругой.

Кристина поднесла руки ко лбу и с силой сжала виски. Когда разум осознал, что изменилось и насколько сильно, в голове зашумело, в ней поселился странный вибрирующий гул, будто в черепной коробке было пусто, и теперь туда залетел десяток шмелей. Кристина почувствовала, что сходит с ума. Как Марианна может быть ее подругой? Они впервые видятся! Это ее магия, та самая, что превращала в союзника любого врага! Но что за магия? А может, нет никакой магии? Есть просто встреча двух подруг… и время пить чай…

– Время пить чай, – эхом отозвалась Марианна и грациозно поднялась с кресла. – Черт, нужно было резкость поменьше выставить.

– Р… резкость?

– Ага. Ты садись. Сейчас поболтаем, у меня к тебе просьба.

Она кивнула на что-то за спиной у Кристины. Наверное, еще одно кресло. Но чтобы увидеть его и сесть, следовало оглянуться.

Туда, где несколько секунд назад было стекло, отделяющее инсталляцию от остального музея.

Музея…

Следовало оглянуться, чтобы увидеть, во что он превратился. И Кристине снова стало страшно. За спиной скалились пушки. Бессильные, пока их не видели. Готовые броситься, стоило увидеть их…

– Садись же! – повторила Марианна. В голосе прорезались нездешние интонации. Так графиня веке в девятнадцатом могла бы мягко подгонять зазевавшегося гостя в своем модном салоне.

Кристина оглянулась.

Нет, за спиной не оказалось никаких пушек. Там продолжалась комната – интерьер тридцатых годов, инсталляция из подлинных экспонатов. Продолжалась до самой дальней стены, которую заменяло толстое стекло.

За ним мигали какие-то диоды и датчики.

Небольшой отсек за стеклом больше всего напоминал кабину самолета. Только упрощенную раз в двадцать. Вместо множества сложных приборов там было их всего штук пять. В центре – самый большой, с рычагом, замершим чуть выше середины шкалы. На шкале белели какие-то отметки, но Кристина не могла рассмотреть, что они обозначают.

Она опустилась в кресло, а Марианна достала из буфета уже дымящийся чайник. Такой условностью, как необходимость греть воду на плите, она царственно пренебрегла. Или в то время были не плиты? А что тогда? Примусы?

Марианна водрузила чайник на стол и зажгла лампу под массивным абажуром с бахромой. За невесть откуда прорезавшимся окном сгущались черные тучи. Пахло чаем, старой косметикой и озоном.

Из буфета появлялись все новые и новые предметы. Большое серебряное блюдо. Печенье, усыпанное пудрой. Марципан. Круассаны. Тонкие фарфоровые чашки на таких же тонких, как лепестки, блюдцах.

– Вот черт, все-таки мало резкости открутила, – встревоженно пробормотала Марианна, ставя на стол последнее блюдце и перехватывая взгляд Кристины. – Погоди, я сейчас… Ты же не будешь против пары капель мятной эссенции в чай?

Два восприятия реальности в голове Кристины окончательно разделились.

Она не знала, что именно сделала Марианна, но уже понимала – та как-то заставила ее думать, что они подруги. Но, наверное, не рассчитала с магией и влила слишком мало, поэтому Кристина еще что-то соображает, помнит о расследовании и вот-вот вырвется из-под контроля. Значит, Марианна сейчас добавит чар… Что за мятная эссенция? Зелье забвения? Скорее всего. Или еще какое-нибудь зелье из обширного арсенала столичных ведьм, которые считали зелья более стильным и достойным ведьм методом, чем узоры, поэтому придумывали новые составы, когда ведьмы Города придумывали новые узоры. Нельзя дать Марианне добавить чар. Нужно ее переиграть. Нужно заставить ее поверить, что все в порядке, и магия сработала с первого раза…

Кристина пробиралась по тонкому льду. Он грозил вот-вот проломиться, а внизу ждала пучина. Переиграть Марианну… На смену страху пришло расчетливое спокойствие. Нужно было действовать, а вволю потрястись от ужаса можно потом. Переиграть…

– Не люблю эссенцию, она горькая, – сморщила нос Кристина. – И воняет химией. Настоящей мяты нет?

Марианна слегка нахмурилась, вглядываясь в ее лицо и пытаясь понять, сработали все-таки чары или не очень. Кристина уставилась на нее в ответ.

– Не хмурься, морщины будут. А это твоя квартира, да? Как я сюда попала? Я же вроде бы в другое место шла.

Марианна опустилась в кресло, но это была еще не победа. Она, похоже, решила понаблюдать, чтобы убедиться.

– Сейчас да, – проговорила она и задумчиво повторила: – Сейчас да… А куда ты шла?

– Не помню, – округлила глаза Кристина. – По-моему, в музей, а что? Ты в музее живешь, что ли? Нормальные квартиры закончились?

Марианна криво усмехнулась. И тут же ее лицо стало жестким, решительным и недобрым. Она будто собиралась сделать что-то… что-то важное, что должно было раз и навсегда помочь разобраться, насколько Кристина попала под действие магии. Наверное, не очень-то простая эта магия, если нельзя молча взять и добавить ей мощности на всякий случай, независимо от того, сработала она или нет.

– Да, я живу в музее, – произнесла она спокойно, но с каким-то почти отчаянным напором. – Потому что это не музей. Это машина, которая регулирует резкость мира. Ты фотоаппарат в руках когда-нибудь держала? Или бинокль? Знаешь, как подкручивается резкость? Наша жизнь по умолчанию выставлена на стопроцентную резкость. А этот прибор помогает ее снизить. Когда резкость снижена, многое становится проще. На стопроцентной ты не можешь перелезть через забор из колючей проволоки под напряжением. А на пятидесятипроцентной легко разорвешь его руками. На стопроцентной незнакомый человек не даст тебе тысячу долларов. А на пятидесятипроцентной поймет, что ты его дочь, и расстанется с деньгами. Хотя нет, вру, чтобы он расстался с деньгами, нужно процентов тридцать. На стопроцентной резкости ты ведьма, которая меня ищет. На шестидесятипроцентной – моя подруга. На двадцатипроцентной – ты вообще не ведьма, а чокнутая уборщица в торговом центре, которая фантазирует о магии, пока драит полы. А я управляю твоим Городом и всеми остальными ковенами. Жаль, что нельзя раз и навсегда выставить нужные настройки и успокоиться. Вечно лезут эти магические аномалии, придурки обрастают перьями, уродцы сбегают с рекламных плакатов…