Антон Текшин - Волшебство не вызывает привыкания — 3 [СИ]

Также неплохо показала себя святая вода. Теперь появился стопроцентный метод определения «настоящей» от «ненастоящей» — достаточно полить ей какое-нибудь исчадие Хаоса. Для них это сродни контакту с сильной кислотой. Если же эффект отсутствует, то у вас в бутылке обычная вода из-под крана, над которой для вида поколдовал ряженый священник. Сейчас все «божьи слуги» оказались разделены на два непримиримых лагеря, и те, для кого вера была лишь средством обогащения, пребывали не в почёте. Большая их часть и вовсе не дожила до моего возвращения. Желая вернуть паству и былое влияние, они творили всякую дичь, которая ничем хорошим обычно не заканчивалась.

Один местный поп, который очень любил освящать дорогие машины, так и вовсе оказался одержим демоном. В итоге пострадали несколько прихожан, а казакам пришлось в срочном порядке проводить принудительный экзорцизм. Чаще всего при этом сами перерождённые погибали, так что мне в своё время очень повезло нарваться на светлого заклинателя среди девиантов. Та шарахнула прямиком по Билли, выбив его напрочь из моего тела.

Переваривать новую информацию я решил прямо в кровати. За время моего отсутствия многое изменилось — теперь магия совершенно не пугала людей. К ней окончательно привыкли и даже научились использовать её во благо. Не без огрехов, конечно. А вот ортодоксы, вроде Плотникова, закончились сами собой. Уж очень тяжело воевать против магии исключительно обычными средствами, особенно, если под угрозой жизнь мирного населения, воевать в большей своей массе не обученного.

Остался главный вопрос — что делать с разрастающимся Хаосом. Ещё, конечно же, неплохо бы узнать технологию возрождения, но с этим пока придётся повременить.

Сколько бы Гея не строила из себя всемогущую богиню, она не воскресила ни одного павшего. Включая собственную паству. Значит, там не всё так просто. Нужно искать выход к Свету, ведь именно его представитель вернул меня к жизни заново. А синеволосая к нему вряд ли относилась. Там было что-то ближе к Природе, хоть у нас такого пантеона и нет в наличии.

Единственное, что я уяснил из разговора с ней — Хаос нужно сдерживать. Как именно, пока непонятно, но точно не ядерными боеголовками. Взрыв — это его родная стихия, тут же нужно строго наоборот. Как-то упорядочивать, что ли? С другой стороны, нельзя забывать, что абсолютный порядок это стазис. То есть, то самое Забвение, погубившее центральные миры Паутины и едва не уничтожившее Валтарсию. И всё-таки, нам оно необходимо…

Тут меня окончательно сморило, оборвав нить рассуждения. На этот раз даже что-то снилось, но из всей мешанины образов как всегда запомнилась одна лишь Пелагея. При одной мысли о ней у меня начинало щемить в груди, так что я нарочно старался себя не накручивать. Даже во сне. Терещенко прав — Настя вряд ли бы стала сидеть в осаждённом городе. Она далеко не дура, и всегда держала нос по ветру. Шансы есть…

Тут меня самым бессовестным образом разбудили, сильно толкнув кровать. Я свесился на бок, чтобы высказать в лицо нахалу всё, что о нём думаю, но рядом с нарами никого не оказалось. Спящий на нижнем ярусе Степан Самохвалов так же ничего не понимая вертел головой. На улице царила кромешная темень, но в камере тускло горели лампы, в четверть мощности. Будто я в поезде куда-то ехал.

Остальные тоже проснулись, и тут нас всех тряхнуло снова, куда сильнее прежнего. А затем в станице протяжно завыла сирена, не предвещая ничего хорошего. А вот в самом здании МВД пока что царила подозрительная тишина. Слышались лишь перепуганные голоса заключённых, сливающиеся в один неразборчивый гомон.

— Ну, вот и приехали, — сквозь зевок произнёс верзила, потягиваясь со сна.

— Куда? — хором спросили братья Самохваловы.

— На конечную!

— Толян, ты бы сплюнул, что ли, — максимально вежливо посоветовал Горький. — У меня и так седых волос девать уже некуда.

— Об этом можешь больше не париться.

С этим многозначительным пророчеством он перевернулся на другой бок и мирно засопел. Хотя тьма за окном постепенно вытеснялась дрожащим светом, а подземные толчки только набирали обороты. Да и в самом здании что-то периодически начало бабахать, сотрясая его до основания.

Больше ни у кого лежать желания не осталось. Мы наспех оделись, не понимая, чего нам ждать, и принялись напряжённо вслушиваться в звуки боя. Ничем другим вся эта свистопляска быть не могла — на станицу явно напали. Но обычно все набеги удавалось останавливать на окраине, а сейчас заварушка происходила прямо в центре, как в смутные первые месяцы прихода Волшебства.

Прошло минут десять тревожного ожидания, когда про нас, наконец-то, вспомнили. И лучше бы мы продолжали просто сидеть, теряясь в догадках.

Громко лязгнули металлические двери тамбура, ведущего в общий коридор, и разговоры разом стихли. Установилась зыбкая, нервная тишина, которую спустя несколько секунд порвали в клочья частые выстрелы. В изоляторе поднялся такой дикий вой, что на некоторое время я перестал что-либо различать. Некоторые в ужасе трясли прутья, либо прятались под нары, но вскоре большая часть людей умолкла. Кое-кто уже навсегда, ведь частый треск не прекращался, постепенно приближаясь к нашей камере.

Я едва подавил нестерпимое желание метаться в клетке загнанным зверем. Никуда отсюда не денешься, а ближайшие растения находятся во дворе и до них никак не дотянуться. Западня…

Решётки нарочно располагались чуть утопленными внутрь камеры, чтобы обзор заключённых был минимальным. Но сохранивший рассудок Горький быстро нашёл решение, взяв с полки над раковиной небольшое зеркальце в пластиковой оправе. Высунув его наружу сквозь прутья, он прикусил до крови нижнюю губу:

— Это «мусора»! Они там всех гасят!

— Ну вот, а ты о седине переживал, — усмехнулся невозмутимый здоровяк.

Нам же было совсем не до веселья. Ни мольбы, ни уговоры на стрелков не действовали — те продолжали методично выкашивать камеры, хоть и как-то нарочито не спеша. Будто наслаждаясь тем беспросветным ужасом, что испытывали запертые люди. Я прекрасно понимал — когда стрелки доберутся и до нашей камеры, мне останется только задрать лапки к верху. Мой класс здесь абсолютно бесполезен, но ведь друге на что-то, да способны?

— Степан, ты можешь выдавить оконные решётки? Эй, приём!

Я потряс икающего мужика за грудки, но тот лишь пугливо мотал головой. Его брат находился не в лучшем состоянии, а вот Горький пусть и пребывал на гране истерики, но еще сохранил остатки разума. Ругался, на чём свет стоит, и кусал себе губы, но держался.

— Что у тебя за способности? — быстро спросил я у него.

— Да какая разница! — он указал на расписной металлический кубик, закреплённый между ламп. — Вот эта хрень стопорит всю магию-шмагию.