Макс Фрай - Зеленый. Том 2 [litres]

Неудивительно, что, получив возможность снова путешествовать по Другой Стороне, вернее, в нее наконец поверив, он первым делом купил билет в Барселону, правда, почему-то аж на декабрь, на последнюю предрождественскую неделю; официальная версия – из-за книги, чтобы мотивировать себя ее дописать, а неофициальных великое множество, самая близкая к правде – просто, не думая, ткнул в какие-то кнопки на сайте, и вот на такие даты выпал ему билет.

Волновался ужасно – не из-за поездки как таковой, он уже ездил в Берлин и в Ригу самым обычным образом, то есть без помощи и поддержки галлюцинаций, демонов, духов и ангелов, как нормальный человек Другой Стороны, каковым, строго говоря, и являлся. И у этого положения обнаружились свои преимущества – никакого Второго Правила, езди, куда пожелаешь, делай, что хочешь, гуляй, рванина, хоть пешком весь мир обойди. Волновался он из-за самой Барселоны – какой она мне в этот приезд покажется? После всего, что со мной успело случиться? Тому, кем я стал? Как у нас с Барселоной все будет? Как в прошлый раз, или даже круче? Или наоборот, не пойму, чего тогда ошалел?

На самом деле, ему очень нравилось волноваться из-за короткой поездки в далекий город, которая ничего не могла изменить в его нынешней жизни, разве только сделать ее еще больше похожей на жизнь. Это было сродни коротким, острым и при любых раскладах бесконечно счастливым юношеским романам, когда не имело большого значения, как все сложится и чем дело кончится, важно только, что оно вот прямо сейчас происходит с тобой. И по дороге, все три с половиной часа полета его трясло и бросало в жар, совершенно невозможно было отвлечься от лихорадочного предвкушения, только сидеть и маяться, напрасно кучу книг в телефон закачал.

В Барселону зимой отовсюду съезжаются рыжие люди, – думал Эдо, пока спускался на эскалаторе в зал прилета и разглядывал женщину с волосами морковного цвета, стоявшую впереди. – От обилия рыжих людей температура воздуха поднимается на несколько градусов, поэтому в Барселоне никогда не бывает ни морозов, ни снега, – веселился он.

В Барселоне живут люди в тюрбанах, – думал Эдо, пока шел к выходу вслед за туристами из какой-то ближневосточной страны. – В тюрбанах они носят запасные умные мысли и всегда готовы одолжить их случайному собеседнику, чтобы не пришлось беседовать с дураком.

В Барселоне живут бегущие люди, – думал Эдо, пока стоял на улице с сигаретой и смотрел, как другие пассажиры торопливо бегут к автобусной остановке. – Слишком много красивых мест в этом городе, если быстро не бегать, даже за долгую жизнь не успеешь все посмотреть.

Стоял на солнцепеке, потому что естественная жадность приехавшего зимой на юг северянина не позволяла передвинуться в тень. Солнечный жар с непривычки ощущался как великое чудо, которым недопустимо пренебрегать. Он заранее знал, что в Барселоне тепло, проверял перед поездкой погоду. Но одно дело читать на экране: «Барселона +23», – и совсем другое ощутить эти плюс двадцать три на собственной шкуре, когда тебе невыносимо, немыслимо жарко в тонком до прозрачности свитере в декабре.

Все это вместе – декабрьская жара, запах моря, даже здесь сильный и острый, как на берегу, первая сигарета после полета и внезапно возродившийся в его голове жанр абсурдных путевых заметок, который когда-то сам для собственного удовольствия изобрел – было счастьем. Той разновидностью счастья, которой в последнее время ему не хватало, и две поездки в Берлин и в Ригу не то чтобы помогли, а здесь оно наконец накатило, и теперь никуда от меня не денется, – думал Эдо, пока ждал следующий автобус до центра. – Я его заново выучу наизусть.

Квартиру он снял в Грасии. Не методом тыка, как делал обычно, а намеренно, потому что в прошлый приезд туда не добрался, хотя очень хотел, все приятели, с которыми у него более-менее совпадали представления о прекрасном, наперебой хвалили этот район.

Пока шел от площади Каталонии – по навигатору оттуда до съемной квартиры получалось примерно тридцать минут, а на практике вышло почти вчетверо больше, потому что, повинуясь велению сердца, то останавливался, то перебегал дорогу, то вообще сворачивал куда-нибудь не туда – короче, пока шел, очаровался заново, может еще и похлеще, чем в прошлый раз. А свернув с широкого бульвара на улицу Бонависта и оказавшись собственно в Грасии, совсем ошалел. Настолько, что начал думать: жалко, что в моем нынешнем положении нельзя никуда переехать, здесь бы я, пожалуй, пожил.

Прежде никогда не ставил вопрос таким образом, путешествуя, не выбирал новое место жительства, даже невсерьез, просто так, помечтать. Это было немыслимо, невозможно, поездки не для того. Они нужны, чтобы ощутить себя настоящим бездомным бродягой, вечным странником, ветром, который есть, пока дует, а стоит застыть на месте – и нет его.

Это не означало, что он оставался равнодушен к увиденному, наоборот, все вокруг приводило его в почти детский восторг перед чужой непонятной, красиво и сложно устроенной жизнью, прельстительной, пока смотришь со стороны. А некоторые места успевал полюбить так сильно, что сердце рвалось на части, когда уезжал. Но оно и должно было рваться, так и задумано, это тоже часть удовольствия – увидеть, полюбить и уехать, а потом с горечью, но без единого сожаления вспоминать. Остаться, осесть, прижиться, или хотя бы предварительно собрать информацию, насколько это в принципе достижимо, ему даже в голову не приходило. Затем и нужны путешествия, чтобы отовсюду навсегда уезжать.

Сейчас он, по идее, тем более не мог всерьез захотеть где-нибудь поселиться. Потому что уже не смутно чувствовал себя здесь чужаком, инородным телом, а точно знал, как обстоят дела, кто он такой и откуда родом. Другая Сторона – просто временное пристанище, и жить здесь следует, соответственно, там, откуда можно быстро попасть домой.

Но пока шел по узким улицам Грасии, почти по-хозяйски осматривался, прикидывая: это бы мог быть мой балкон, в эту кофейню я бы ходил по утрам, в той лавке покупал бы хлеб и вино. А пройдя пару кварталов, начинал заново: вон та мансарда с тремя огромными окнами наверняка бы мне подошла, и тогда я бы ежедневно пил кофе на соседнем углу, читая истрепанную газету, как тот старикан.

Если бы не навигатор, бродил бы по Грасии вечно, но телефон неизменно возвращал его на истинный путь и в конце концов привел по нужному адресу, туда, где в почтовом ящике ему был оставлен ключ. Так от этих вдохновенных скитаний вымотался, что сразу, с порога рухнул на диван, пообещав себе: «я на минуточку», – и уснул мгновенно, как выключили. Спал очень крепко, без сновидений, во всяком случае, ничего не запомнил. Когда проснулся, было темно, и он, решив, что проспал до глубокой ночи, внутренне взвыл: «Это нечестно! Я здесь всего на пять дней, и один уже так бездарно продолбал!» Но посмотрев на часы, успокоился: всего половина седьмого. Просто даже на юге рано темнеет зимой.