Макс Фрай - Зеленый. Том 2 [litres]

– И слава богу. Еще чего не хватало.

– Вот и я думаю так. Ладно, давай рассказывай дальше. Что за «Ножи Севера»? Почему именно «ножи»?

– «Ножами Севера» в Кровавых Горах называли специально обученных колдунов, которые ходили на Другую Сторону и совершали там разные хитроумные действия, в результате которых магии на Другой Стороне становилось больше, чем до вмешательства. По описанию, за точность которого не ручаюсь, они как бы разрезали ткань реальности, чтобы сквозь прорехи туда проникли с изнанки наши магия, сила и свет.

– Разрезали ткань реальности! – восхищенно повторила Кара. – Поэтому «ножи»?

– Вроде бы. А может, потому, что у них была такая манера – проходить на Другую Сторону, совершать там обряд и сразу же возвращаться домой. Все вместе обычно и минуты не занимало. Стремительно, сильно и эффективно, как ножевой удар. Наши жрецы отлично вписались в эту традицию, стали настоящими северными колдунами. Но они хотели гораздо большего: заколдовать не отдельно взятую местность, с которой и так все было вполне неплохо, а всю Другую Сторону сразу. Весь тамошний мир.

– Господи боже, – вздохнула Кара. – Весь мир! И у них получилось?

– Очень долго не получалось. Задача-то неподъемная. Как, скажи на милость, применять полученные умения, забыв обо всем? Когда посланцы Черного Севера на Другой Стороне покидали пределы Граничной территории, на которую вышли, они забывали себя, получали новые судьбы и становились обычными людьми Другой Стороны, музыкантами, пахарями, полководцами, знахарями и монахами, кому как повезет. В общем, ничего нового, все как у нас. Второе Правило работает на всех территориях, во все времена.

– А проходить на Другую Сторону из разных мест не пробовали?

– Соображаешь. Именно таков был следующий шаг. Беда в том, что в то время существовало очень мало открытых Проходов, не только для жителей Другой Стороны, но и для нас. Некоторым посланцам удалось попасть на Другую Сторону и что-то там сделать, но большинство, несолоно хлебавши, вернулись назад.

Кара скривилась, словно Ханна-Лора описывала череду не чужих, а ее неудач.

– Но в конце концов они решили эту задачу, – улыбнулась ей Ханна-Лора.

– То есть все-таки получилось! – воскликнула Кара.

– Похоже, начало получаться. Кое-что, понемногу. С переменным успехом. Где как. Хотя я, наверное, несправедлива. Это если смотреть, как живут на Другой Стороне, кажется, что «понемногу» и «с переменным успехом». А если на нашу жизнь поглядеть, то потрясающий результат! Я сейчас имею в виду не только и даже не столько нас, мы-то счастливчики, у нас на изнанке Стефан с компанией невесть что творят. Но вообще уже везде стало вполне нормально. Настоящий необузданный хаос остался только в Пустынных землях между населенными пунктами, но так здесь было всегда. Думаю, за это надо сказать спасибо Ножам Севера. Наверняка их работа. И по времени совпадает. В самом конце Восьмой Империи к нам приезжал их посланец, я его принимала. Это был, можно сказать, визит вежливости и одновременно безудержного хвастовства. Потомки наших жрецов, ушедших когда-то в Кровавые горы, помнили, что мы связаны общей традицией, и решили, что мы имеем право узнать об их первых успехах. Узнать, восхититься, воздать хвалу и сразу забыть, потому что их дела должны быть окутаны тайной! Типичная логика северян. Только эти красавцы упустили из виду, что приемы, заставляющие забыть сказанное, не ими придуманы, а позаимствованы из нашей общей традиции. И как Верховная Жрица я не была подвержена их воздействию. Поэтому до сих пор помню, как они хвастались разосланными по всему миру суперагентами, практически бессмертными и способными действовать в полном забвении. И обещали скорое возвращение хороших времен. Так и случилось. При Девятой Империи я не жила, но, судя по огромному числу сохранившихся памятников архитектуры и исторических документов, стабильность тогда уже понемногу начала восстанавливаться. А потом наступили нынешние времена. Несколько счастливых, спокойных, мирных столетий. Но ты же видела сравнительные хронологические таблицы? За эти наши столетия на Другой Стороне прошло примерно лет семьдесят. Время у нас совсем недавно синхронизировалось. И это отличный признак. Восстанавливается баланс.

– Ох, не напоминай мне про время! – Кара схватилась за голову. – Не для того я променяла нервную жизнь кабинетного историка на спокойную оперативную работу в Граничной полиции, чтобы вспоминать лютый ужас сраных таблиц. Я столько не выпью, чтобы заново эту информацию переварить. – И, помолчав, спросила: – Слушай, а как именно они выкрутились? Ты знаешь? Тебе рассказали, как они действуют в полном забвении, эти агенты-Ножи?

– Не рассказали, – вздохнула Ханна-Лора. – Ну или я не запомнила эту часть разговора. Но я бывала мертвой Верховной Жрицей и несколько раз возрождалась заново, чтобы продолжить дела своей жизни, а не начинать их с нуля. На собственном опыте убедилась, что человек – много больше, чем память. Можно остаться собой, не зная о себе вообще ничего. Воля сильнее забвения, волей управляет не память, а наша бессмертная суть. Вполне возможно действовать правильно, умом при этом не понимая, что делаешь и зачем. У меня самой так уже получалось. Видимо и они научились. Значит смерть не единственный великий учитель. Можно подобрать другой ключ.

Состав и пропорции:

ликер «Зеленый Шартрез» – 30 мл;

светлый ром – 15 мл.

Охлажденные напитки смешать и налить в стопку (шот).

Никогда не любил самолеты. Не потому что боялся летать – не боялся, хотя страх других пассажиров всегда ощущал. Куда деваться, поди его не почувствуй в тесном салоне, где все практически друг на друге сидят.

Но дело не в этом, он не любил самолеты в первую очередь потому, что с детства – с обоих детств, и настоящего, и фальшивого, выданного ему в виде воспоминаний Другой Стороной – очень любил поезда. Автобусы с автомобилями и паромы чуть меньше, но тоже любил, охотно соглашался терпеть дорожные неудобства и терять кучу времени; впрочем, он ставил вопрос иначе – какое «терять», обретать! Ему нравился сам процесс, движение по земле, долгое, неспешное, с остановками, и пейзажи за окнами – любые, хоть поля, хоть промзоны, какими бы скучными ни казались они остальным. По сравнению с этим полеты на самолетах были похожи на обморок: упал, очнулся – уже на месте; на самом деле, удобно, конечно, что можно так быстро добраться до цели, но для него-то цель всегда была скорее предлогом пройти положенный путь.

В общем, он не любил самолеты – не настолько, чтобы вовсе от них отказаться, но все-таки редко летал. Поэтому за все годы жизни на Другой Стороне в Барселоне побывал всего один раз, причем совсем недавно, примерно полтора года назад. Давно хотел туда съездить, в первую очередь, из-за Гауди и Фонда Жоана Миро, даже несколько раз отправлялся в направлении Барселоны – своим излюбленным способом, на поездах и автобусах, с множеством пересадок и долгими остановками по пути, но всякий раз, увлекшись, где-нибудь застревал, или сворачивал с намеченного маршрута, а потом отпуск заканчивался, и приходилось спешно возвращаться домой. В конце концов сдался, полетел самолетом, на выходные, туда-сюда, и потом ругал себя страшно, что не делал так раньше, хрен бы с ним, с удовольствием от дороги, когда на свете есть такая прекрасная цель. Все три дня в Барселоне бродил, как сомнамбула, пил странный кофе на местной солоноватой воде, сладкую сангрию, ледяную каву, почти ничего не ел, но не пьянел, а словно бы засыпал все глубже, опускаясь на самое дно города-сновидения, и плевать ему было, что тут построил Гауди, а что – кто-то еще. Приехал оттуда совершенно контуженный этой новой любовью, собирался вскоре вернуться, но тогда на него навалилось все сразу – работа, ночные кошмары, синий свет далекого Маяка. В итоге, вернуться домой – в свой настоящий, стертый из памяти, навсегда утраченный дом – оказалось проще, чем в Барселону, и это, конечно, отдельно смешно.