Вадим Булаев - Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #4

Присутствующие молчали, для удобства присев на корточки и с живейшим интересом наблюдая за действиями гостя.

Закончив раскладывать и заняв этим хламом две трети свободного одеяльного пространства, боярин отодвинул сумку в сторону, чтобы не мешала, и, хорошенько потянувшись, взял самую дальнюю от себя пуговицу, извлечённую первой.

— Костяная, — покатав её в пальцах, вынес он вердикт. — Дешёвая. Обработана плохо. Вон, края на тяп-ляп сделаны.

Маленькая деталь человеческой одежды пошла гулять по рукам. Потрогали все. Сергей с Антоном — недоумевая. Ну пуговица и пуговица: обычная, серая, в трещинках, с неровными отверстиями для иглы. Кицунэ — более внимательно. Крутила, вертела, ковыряла ноготком, разве что на зуб не попробовала.

Дав всем как следует насмотреться, начальник вернул вещь на одеяло, после чего взял следующий кругляш земельного цвета, по-простецки плюнул на него и потёр лицевой стороной о нагрудную часть спецовки, оставляя на ткани тёмный, влажный след.

— Стеклянная, — перед инспекторами показалась мутная, вроде как из бутылочного стекла, пуговка. — Тоже не абы какая работа...

Пощупали и эту находку. Простенькая, без рисунка и прочих излишеств, относительно крупная по сравнению с первой — около двух сантиметров в диаметре. Швец, не поленившись, просветил её насквозь Печатью, однако ничего не нашёл.

Боярин поглядывал на подчинённых, озадаченных разглядыванием примитивнейшего, в общем-то, предмета, весьма насмешливо. Когда очередь дошла до домовой, он спокойно поинтересовался:

— Ну а ты, девица, смекнула, в чём тут дело?

— Старые они, — не задумываясь, выдала Маша. — В сундуке, в деревне, где я росла, у бабки-хозяйки похожие хранились. Помню, в шкатулке с рукоделием и иглами ещё и сукном обтянутые были, и с орлами.

— Верно. Вот тебе орёл, — почти из центра разложенных на одеяле раритетов был извлечён ржавый кругляш с непонятной, истёртой птицей и петелькой сзади. — Все эти пуговки с позапрошлого века, ближе к концу... Стеклянные, к примеру, одно время приказчики и прочий мелкий люд любили на поддёвки нашивать, достаток являть и форсу ради... Помню я те времена. Как с цепи по ту пору сорвался народец. Едва мелочишка в карманах завелась — тотчас в лавку несётся... Картуз повыше, сапоги бутылками и пуговицы понаряднее. У кого копейки после оставались — цепочку плохого серебра поперёк пуза цепляет, достаток выпячивает. И по улице гоголем эдаким прогуливается взад-вперёд, павлином перед всеми красуется... — Фрол Карпович взял несколько ржавых, пупырчато-шероховатых блинчиков с ближнего к себе края. — А вот эти...

Прошипев нечто неприличное, кицунэ, скривившись, выплюнула:

— Вермахт. Помню такие. Поменьше — кительные, побольше — шинельные. И владельцев тоже очень хорошо помню.

Посмурнел и боярин.

— Они самые. Их там больше всего накидано. А вот, — тыкнул он в куски ржавой проволоки, — стальной обруч от фуражки. Точнее то, что от него осталось... Может, и кокарда где-то есть. Я не шибко копался, больше разное искал, чем собирательствовал. Куски ткани, — пуговицы полетели на одеяло, взамен их рука шефа указала на разложенные лохмотья, — по времени тоже указывают на то, что самые свежие в тот подпол попали как раз во Вторую мировую... Остальные раньше. Точнее не скажу — погнило много. Затапливало там несколько раз. На кирпиче разводы белые остались от большой воды. Да и нежить почти всё вместе с телами пожрала... Вот монетка. Тоже при его Императорском Величестве чеканенная, — отдельно лёг мало чем отличающийся от других блинчик, разве что без дырок и петельки сзади. — Иванов! Швец! Насмотрелись? — Фролу Карповичу надоела роль разжёвывающего примитив наставника, и он возжелал послушать других. — Напрягайте умишки! О чём нам сии находки говорят?!

Друзья подобрались. Тон руководства, строгий и учительский, недвусмысленно намекал на то, что от них ждут правильных выводов из увиденного и услышанного, а зная боярские привычки, оба понимали — попытка в сдаче очередного экзамена на профпригодность будет одна и очень важно не облажаться.

Первым сориентировался Антон:

— Мало данных, — с некоторой бравадой заявил он, поглядывая на одеяло. — В подземелье, помимо этой фурнитуры и черепа с костями были. Считаю, нужно установить причины смерти владельцев, рассортировать останки, чтобы узнать, сколько мужчин и сколько женщин, сделать...

Не желая выглядеть на фоне Швеца молчаливым истуканом, Серёга вознамерился было подхватить и продолжить перечень необходимых следственных действий, но не успел. Грозный рокот шефа, не ставшего дожидаться окончания монолога призрака, заставил прикусить язык.

— Около двадцати. Точную цифирь потом скажу, коль узнать захочешь. Умерщвлены по-разному. Кого — топором по затылку, в одном отверстие от пули, но, в основном, следов нет. Видать, по-всякому убивали. Ножом али удавкой, или бритвой острой... Сколько мужиков и сколько баб покоится — сложно определиться. Перемешаны останки. Да и волос не много на виду... Позже выясним... Может, где в грязи серьги или локоны и завалялись — пойди, поищи, коль нужда есть.

По побледневшему лицу Антона стало понятно — лезть в могильник ему совершенно не хочется.

Едва суровый босс замолчал, вмешался Иванов:

— А с входом как дела обстоят? Попадали же тела в то подземелье каким-то образом?

Одобрительный кивок начальства намекнул, что инспекторы не совсем безнадёжны.

— Был лаз. Сверху плитой железной прикрыт. Давно. Плита ещё с клеймом, какие при Империи ставили. Ржавенькая, но вроде как демидовский соболёк* там, в углу, приютился.

Фраза про соболька осталась напарниками не понятой, и Иванов дал себе слово поискать в интернете информацию о новом для себя термине. Спросить начальство он не решился.

Инициативу снова перехватил Антон.

— Стало быть, некто в промежуток со второй половины девятнадцатого века и по сороковые годы прошлого века завёл нежить и скармливал ей разных людей. Поначалу — небогатых...

— Поправочка, — блеснул современным словцом Фрол Карпович. — Я не нашёл дорогих пуговиц и тканей. А ведь труп могли и раздеть перед спуском в подпол. Одёжу — перешить и на рынок, пуговицы серебряные молотком расплющить до неузнавания и закладчикам сдать. Или в кабаке пропить.

— Вам виднее, — призрак не стал возражать против вполне адекватного уточнения. — В общем, кто-то убивал поначалу соотечественников, потом на фашистов переключился. После войны успокоился. Склоняюсь к тому, что фигурант умер или завязал с подкормкой трупоедской гадости.

— Или это был не один человек, — вставил Сергей. — Могли ведь и по наследству неживой утилизатор передавать.