Виктор Косенков - Гость внутри [litres]

Мне от его вежливости плакать хотелось. Мы все под ним ходим, под Михалычем. Если он скажет «Упасть-отжаться», то пол-Питера будет отжиматься, можешь мне поверить. И вот он сидит у меня и базарит за жизнь.

– А потом?

– А потом он так у меня спрашивает, работал, мол, у тебя человечек один. Ну, думаю, все, вот он, край. Кто-то из моих прокололся. Но, опять же, насколько надо было облажаться, чтобы Михалыч на разбор полетов приехал. Странно. А оказалось, он тобой интересовался. Вот, говорит, такой-то у тебя работал. Я отвечал, работал. Случилось, мол, что? А он мне меланхолично так отвечает: нет, ничего не случилось. Просто ищут его большие люди. Тут у меня в голове совсем помутилось, потому что представить себе человека большего, чем Михалыч, в этом деле мне было трудно. Да еще так, чтобы этот «большой» сильно интересовался дилером из психушки. – Яловегин замолчал, тоскливо разглядывая носки своих ботинок.

– Дальше?

– Что? – Виталик вздрогнул, как проснулся.

– Дальше что было? – Меня раздражала его манера цедить в час по чайной ложке.

– Не поверишь. Я соврал. Сказал, что ничего про тебя не знаю. Сказал, что, по слухам, ты вены себе перерезал и ласты склеил. Как дернуло меня что-то. Представляешь, сам даже поверил в то, что сказал. Говорю, что, мол, долгов за тобой не было. Пропал, мол. И все. Не знаю, поверил Михалыч или нет. Но покивал так значительно, еще побазарил ни о чем и уехал. Я тогда неделю из дома не выходил. Трясся со страху.

– Так, а при чем тут скандал и все, что становится на свои места?

– Что? – Яловегин непонимающе прищурился.

– Ты сказал, что все становится на свои места. Я пока не вижу связи между странным визитом этого Михалыча и бойней в больнице.

– Дурак ты, Беляев. Мелко плаваешь. Такие люди просто от балды никем не интересуются.

– Да с какой стати?

– Вот это ты уже сам думай, с какой стати и все такое прочее. Ты вообще знаешь, что своим нынешним положением я обязан тебе?

– В каком смысле?

– В смысле, что неприятности, свидетелем и участником которых ты стал, имеют на самом деле к тебе непосредственной отношение. После того визита в Питере началось странное.

– Странное? – Моя роль подгонять неспешную речь Яловегина меня уже изрядно притомила, поэтому я не смог скрыть неуместного сарказма.

– Да уж постраннее, чем все твои психушечные приключения. Смотри, для начала исчезли азеры. И вообще все черные.

– Как это исчезли?

– Так это! Их вышибли с рынка. Выдавили. Вытравили. Всех до единого. А может, они сами ушли. Почуяли, что дело табак, и слиняли. При этом ниша не опустела. Товар поставлялся исправно, но кем и как? Мне было неизвестно. Клиент доволен, все счастливы, черные куда-то делись, и черт с ними. Впрочем, это продолжалось не долго. Вскоре они вернулись. Правда, не как самостоятельная сила, а как наемники. Те, под кем черные сидели раньше, теперь сидели под кем-то еще более крутым. Год мы пытались держать свои позиции, но у кого-то не выдержали нервы. Началась стрельба. Это был наш город, и сдавать его было не с руки. И я тебе скажу, что все было не так и плохо. Шанс был.

– Так что же изменилось?

– Изменилось. – Яловегин печально кивнул. – В одну ночь. Когда все наши бугры сошли со сцены. Кто-то просто пошел прогуляться за окно. Кто-то в петлю слазил. Кого-то родной пес загрыз насмерть. А то и еще круче… За одну ночь были выбиты все, кто занимал более-менее серьезные позиции. И Михалыч в том числе. Мы остались одни, и черные нас сделали. Правда, на рынке они не остановились. Казалось бы, ну, взяли вы нишу, ну, каналы-то зачем рубить? Нет, им показалось мало. Я ни разу такого не видел. Всех, кто был в бизнесе, стали выносить одного за другим. Многие слиняли, конечно. А некоторые все ж остались. Типа меня, умники. У меня ж все нитки в руках. Все каналы. Куда они, чурки, будут товар толкать? Кто им просто так рынок сдаст? Я так думал. Оказалось, хрен. Никакие им нитки не нужны. Никакие каналы. Они, как псы бешеные, всех косить начали. И знаешь, о чем меня спросили, перед тем как стрельбу начать?

– О чем?

– Где, говорят, сука, Беляева прячешь? Я в глаза тому азеру глянул. – Яловегин искоса посмотрел на меня, и по моей спине пробежался холодок. – Давно его знаю. Тиграном звать. Особого знакомства не водил, он сам по себе, я сам по себе. А вот пересеклись. Я в глаза его посмотрел и понял все. Будут валить на хер. Послал его, и понеслась. Дальше ты видел.

– На кой черт я им сдался?

– Дурак ты, Беляев, – снова повторил Яловегин. – Дураком был, дураком и помрешь. Никчемным. Ищут тебя. Все эти ключи-замки твои долбаные. Ищут. В средствах не стесняясь особенно. И найдут, можешь в этом не сомневаться. Я, впрочем, чем мог, тем тебе и помог. Большего уже я сделать не в состоянии.

– Спасибо, – глупо сказал я.

– Не за что. Я ведь даже не знаю, почему я тебя не сдал тогда. Просто вот щелкнуло в голове, и все. А теперь вот…

– Раскаиваешься?

Яловегин пожал плечами:

– Не знаю. Какая теперь разница?

– Почему? – спросил я, чувствуя, как опускается все внутри. Зная уже ответ на свой дурной, глупейший вопрос.

– Потому, Бляев, потому. Ты проснись, – сказал Яловегин. Сейчас черты его лица переливались, выравнивались, он становился похож на свое проклятие, на того самого чертика, что маячил у него над головой. – Проснись, Беляев. Проснись…

Яловегин вдруг вскочил и яростно, зло заорал, окутываясь дымом:

– Проснись, Беляев!!!

И я проснулся.

Вокруг было пламя и дым. Мертвый Виталик лежал на диване. Я понял, что он мертв, сразу, как только взглянул на него. Животной частью своей понял.

Как уж я сумел выбраться из охваченной огнем квартиры, знают только боги.

Горело сильно, жарко, зло.

Я кинулся было в комнату Натальи, но не смог пробраться дальше порога. Сквозь едкие слезы, перехватывающий горло дым и языки пламени я увидел ее, сидящую на кровати, среди огненного кошмара. Совершенно спокойную. Отчего-то мне показалось, что на ней ТО самое платье, что запомнилось мне по ТОМУ ее фильму. Хотя этого не могло быть, просто не могло… Увидев, что я пытаюсь прорваться через стену пламени, Наталья махнула мне рукой. Властно, с силой. Уходи, мол, не суетись, не мешай. За мгновение до того, как обрушилась пылающая стенка, я вдруг понял, как она красива. Будто огонь и близость смерти унесли далеко-далеко старость, болезни и боль. Выжгли все ненужное, глупое, оставив только ее настоящую. Наталья уходила в огонь так, как хотела. Такой, какой хотела уйти.

– Ну и что же мы имеем с гуся? – спросил Егор. – Это ты риторически интересуешься? – отозвался дядя Дима.

– Нет, совершенно конкретно. Из всего вышеизложенного я понял только про то, что нас кто-то ищет. – А тебе этого мало?

– Ну, в каком-то смысле хотелось бы большей ясности. Кто ищет, почему, зачем…