Дмитрий Данилов - На пороге [сборник litres]

Звон влетевшей через окно стрелы прервал Искру. Огонь с древка стрелы, обмазанного смолой, принялся старательно лизать сухие бревна. Почти сразу за первой последовали ещё стрелы и принялись биться уже в наружную стену. Послышались голоса, команды на татарском.

– Вот что, родич, – Искра вновь взяла его руку, – решай сам, но знай, что совсем с пути тебе сойти теперь никак нельзя, ибо погибнешь в бесчестии. Ежели готов – вспоминай язык предков наших.

Ещё несколько стрел звонко ударились в бревна, но Искра не обратила на это никакого внимания:

– Я тебе помогла, чем смогла. И полагайся на себя смело. Дар твой, пожалуй, сильнее моего будет. Ежели не готов – вспоминай свой дом да свою речь, токмо я тебя предупредила. Да сюда не возвращайся, ибо здесь тебя будет поджидать Урак сотоварищи. Только дальше по реке лет тебе путь будет ещё открыт.

Становилось жарко. Дым щипал ноздри. Мысли Березина, приведённые в расстройство воем белки, путались всё сильнее. Он попытался сказать что-то на том раннем древнерусском, которому обучала его Искра, но у него ничего не вышло, кроме нескольких бессмысленных словосочетаний. Над печкой скрипнула, проседая, объятая пламенем балка. В волнении профессор посмотрел на свою удивительную собеседницу. Ответом ему был всё такой же ясный ласковый взгляд:

– Пора тебе, Всеслав Игоревич, иди…

– А ты как же, Искра?..

– Не тревожься за меня, родич, – она улыбнулась одними глазами, – колесо судьбы моей поворачивается, а значит, всё, что надо было, я исполнила. Теперь за тобой дело…

В плотном дыму Березин перестал различать черты её лица. Только глаза её ещё стояли перед ним, но он не знал, было ли то воображение. Снаружи полилась заунывная волчья песня.

Березин кашлянул. Ему представился дом, рабочий стол. Вот он сидит за ним, уставившись в копии старинных грамот. «Меня же обещали уволить», – подумал он без связи с происходящим на современном русском и открыл глаза.

Бумаги желтели под светом настольной лампы. Снаружи выла собака. Кто-то жёг костёр во дворе, и едкий дым проникал в квартиру через щели в непроклеенных окнах. Березин откашлялся. «Вот это задремал», – подумал он.

Следующий день выдался пасмурным, просто мрачным. Термометр показывал «плюс», но язык не поворачивался называть это оттепелью. Мелкий противный дождь срывался несколько раз и, направляемый порывистым ветром, забирался под воротники, колол лица прохожим. Снег таял, образуя грязные лужи, полные мусора и собачьих дел.

Березин засиделся допоздна в университете. С чистым сердцем он снова отказался принять взятку и экзамен у Накаева. И со спокойной душой декан Нетупин подписал приказ об увольнении профессора «за предвзятое отношение и необъективную оценку знаний студентов». Березину было предложено не приходить в университет, начиная уже с завтрашнего дня, в обмен на две месячные зарплаты «по выслуге лет». Но профессор не любил подачек. Он просто пообещал, что сегодня – его последний день на работе. И теперь, сидя в пустом кабинете, который профессор в последние годы делил с двумя коллегами, он перебирал бумаги, решая, что нужно забрать, а без чего можно и обойтись.

Березин знал, что поступил правильно, потому что иначе он не мог поступить, но всё же горькое чувство засело где-то в горле, мешая дышать. Университет был его родным домом. Здесь прошла большая часть его жизни, начиная со студенческих времён.

«Колесо судьбы поворачивается», как сказала Искра. Березин задумался. Удивительно, с какими деталями он помнил свой сон. Погрузившись в воспоминания, профессор одну за одной извлекал из них любопытнейшие картины, которые, казалось, никак не могли быть плодом работы его собственного подсознания, но должны были быть, ибо любое другое объяснение представлялось его мировоззрению учёного слишком фантастическим.

Понимая, что его дремотные измышления вряд ли могут представлять какую-нибудь научную ценность, Березин всё же не удержался и принялся выписывать по памяти словосочетания и целые фразы из своего разговора с Искрой Бориславной, тщательно проставляя все музыкальные ударения. Он сразу же отметил две важные детали. Фонетическая структура её раннего древнерусского подтверждала его теорию. Мелодика языка представлялась заметно более взрывной, чем то допускалось классической реконструкцией. И более того, в некоторых словах перед гласными проявилось присутствие посторонних звуков, которые с натяжкой можно было охарактеризовать как гортанные.

Березин попробовал несколько раз воспроизвести написанное, затем положил ручку и с недоверием посмотрел на покрытый значками и буквами лист. Ну конечно же! Во сне его подсознание подогнало эти придуманные черты произношения дописьменного древнерусского под его гипотезу. Или же… ему, как Менделееву, удалось во сне довести свою конструкцию до логического совершенства.

Повинуясь внезапному побуждению, Березин порылся в стопке бумаг на левом углу стола, где лежало подлежащее уничтожению, и извлёк оттуда потрёпанную копию. Ещё со студенческих лет его интриговала эта зарисовка с берестяного оригинала, сделанная арабским писателем Ибн ан-Надимом – предполагаемая письменность древних славян до распространения кириллицы.

Березин положил копию рядом с собой и прочитал начало первой фразы своих записей, первой фразы, сказанной Искрой на раннем древнерусском: «Аки алъдии [11] Старославянское «лодка». по риеке…» Возможно ли это? Если отбросить арабскую стилизацию записи и допустить…

Бумаги на дальнем краю стола пришли в движение. Профессор замер в недоумении, застыв с документом в поднятой руке. Несколько листов слетело со стола, и из вороха бумаги высунулась гадкая крысиная морда.

В кабинете профессора зимой бывало холодно, недоставало мебели и просто квадратных метров, но крыс в нём не было никогда. Придя в себя от изумления, не сводя глаз с грызуна, Березин свободной рукой нащупал в открытом ящике стола тяжёлую папку и медленно занёс её для удара. Серая тварь приоткрыла пасть, издав шипение, более подходящее змее, и когда профессор с силой опустил своё оружие, взвизгнула и ринулась вперёд. Прыжок – и Березин почувствовал боль в щеке.

В панике профессор резко поднялся, опрокидывая стул, и рукой сбросил гадину с воротника. Холод в кабинете вынуждал Березина работать в пальто. Сейчас он был рад этому обстоятельству, ибо высокий воротник закрывал ему шею.

Забыв о больных коленях, профессор хлопал ботинками по полу, стараясь пришлёпнуть юркого зверька, но тот был слишком проворен и шмыгнул за холодную батарею под окном, напоследок высунув морду и презрительно свистнув. Свист был почти ультразвуком и отдался короткой ноющей волной в зубах профессора.