Дмитрий Данилов - На пороге [сборник litres]

– Где же ты, дружище? – прошептал Чёрный.

Повинуясь безрассудному импульсу, он надавил ручку двери, потянул, и она поддалась. Чёрный застыл. Но тишина внутри и холод снаружи помогли ему решиться.

– Костик?

Ответа не было. Первым делом Чёрный заглянул на кухню. Никого. Обычный бытовой беспорядок. Не удержавшись, Чёрный заглянул в сковороду. Котлета выглядела немного лежалой, но голод – не тётка. Засохшее мясо было жёстким. Чёрный поискал взглядом стакан, чтобы налить воды. Вместо стакана на глаза попалась кучка пакетиков с сухофруктами на этажерке. У Чёрного потеплело на душе: Костик всегда держал достаточный их запас на случай, если его друг зайдёт в гости.

Котлета, наверное, помогла мозгам перейти на более высокую передачу. Чёрный сообразил, что Костик частенько сидел, закрывшись в спальне, и, надев наушники, гонял в DOTA или ещё какую-нибудь сетевую игрушку.

Дверь в спальню была действительно закрыта. Чёрный постучал, нажал на ручку двери. Костик и был здесь. Он лежал на полу с неподвижным скорбным лицом. Правая рука его неестественно согнута и, скорее всего, сломана. Тёмно-красное озерцо на полу было совсем крошечным, несмотря на ширину лезвия ножа, воткнутого Костику в грудь. Очевидно, бóльшая часть крови из перерезанных сосудов заполнила полости внутри тела.

Чёрный опёрся на притолоку, с усилием сделал несколько вдохов. Придя в себя от первоначального шока, он опустился на корточки рядом с Костиком, прикрыл другу глаза – полные боли и страха, и только теперь заметил клочок бумаги рядом с ножкой кровати. На этом обрывке какого-то флаера обнаружилось только два символа, коряво нацарапанных маркером: «№ 1».

Почерк не принадлежал Костику. Чёрным маркером, как этот, городская шпана обычно писала разнообразные глупости в школьных туалетах и на стенах домов и подъездов. Вероятно, человек, оставивший эту метку, и убил Костика. Перед внутренним взором Чёрного само собой выплыло косо ухмыляющееся красное лицо Родика. Кулаки у Чёрного сжались. Что это значило – «Номер один»? Что сам Чёрный будет следующим? Бессмысленно. Было и так ясно, что нечего ждать от Родика милосердия, если Чёрный окажется во власти этого атавистического человеческого существа.

Звук сирены – отдалённый – постепенно нарастал и теперь привлёк его внимание. Чёрного прошиб пот. Неужели дела могли стать ещё хуже? Он быстро поднялся, вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь. С вешалки в коридоре он снял тёплый Костиков пуховик, сдёрнул с крючка шапку. На площадке, на счастье, никого не было. Сирена выла всё ближе. Чёрный остановился на секунду перед дверями лифта. Тот же маркер! На железной створке был криво намалёван череп с костями. Неизобретательно.

Где-то внизу, на первом этаже, раздались грубые громкие голоса. Кто-то вызвал лифт. Вниз хода нет. Чёрный побежал наверх. Люк, закрывавший выход на крышу, был закрыт на здоровенный висячий замок. Сломать его нечего было и надеяться. А вот петли, на которых он висел, держались на довольно хлипких винтах. Несколько полных энтузиазма ударов ногой, и замок загрохотал по лестнице вниз.

Крыша встретила знакомым с детства ощущением пустоты и свободы одновременно. Выйдя на улицу через третий подъезд, Чёрный вынужден был призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы не бежать и не смотреть в сторону полицейских машин в нескольких десятках метров. Он быстро свернул за угол, скорым, но не паническим шагом дошёл до улицы Ленина, собираясь сесть на автобус. Ещё поворот – и Чёрный инстинктивно замер. Совсем рядом, на перекрёстке, стоял бело-синий полицейский «бобик». Тройка блюстителей закона курила и оживлённо беседовала. Время от времени беседу прерывали резкие звуки рации.

Женщина в цветастом платке окинула замершего в напряжённой позе Чёрного недоверчивым взглядом. Он попытался изобразить на лице занятость и принялся деловито шарить у себя по карманам. Краем глаза он заметил, как блуждающий взгляд одного из полицейских движется в его направлении. Вот от задержался на нём.

Чёрный почувствовал лёгкую слабость в коленях. Он поборол инстинктивное желание бежать сломя голову и вместо этого заставил себя зашагать вперёд. Труднее всего оказалось удержаться от того, чтобы не спрятать руки в карманы куртки, а размахивать ими в такт ходьбе. Чёрному казалось, что он двигается ужасно неестественно, что лицо его выдаёт, что вот-вот к нему кинутся и повалят на землю, выкручивая руки.

Он старался направлять взгляд не в землю, не прямо на полицейских, а будто сквозь них, и, к своему ужасу, обнаружил, что движется непосредственно в их направлении. Полицейский продолжал смотреть на Чёрного, что-то говоря остальным двоим. Прошли ещё две долгие секунды, и Чёрный был готов сорваться с места и побежать прочь. Полицейский отвёл взгляд. Несмотря на холод, у Чёрного на коже проступил пот.

Чтобы не менять слишком резко траекторию движения, ему пришлось пройти в паре метров от полицейских. Резко захрипела рация, заставив Чёрного всего сжаться внутри. Чей-то ленивый растянутый голос выдал: «Ориентировка на мокрушника на вашей „земле“. Погоняло „Чёрный“ – одевается в чёрное типа, и фамилия – Чернев…»

Чёрный не испытывал особого желания дослушать. Он перешёл дорогу, завернул за угол и рванул через дворы так, что сам не помнил, сколько и в какую сторону он бежал. Наконец он очутился в частном секторе, перемахнул через покосившийся забор, остановился отдышаться. Строение перед ним, очевидно, когда-то было аккуратным маленьким домиком с зелёными ставенками с прорезями в виде сердечек, черепичной крышей и резными перилами на небольшом крылечке. Хозяева, вероятно, уехали либо умерли от старости, а мародёры растащили всё, что было возможно. От крыши мало что осталось, резные перила были сломаны, а половинка ставень с остающимися кое-где хлопьями краски повисла на одной нижней петле. Домик выглядел одиноко и жалостливо, и Чёрный невольно почувствовал некое с ним родство. Оглядевшись по сторонам, Чёрный обнаружил, что кроме него и домика здесь была только погнувшаяся яблоня, и решил зайти внутрь.

В помещении, бывшем когда-то кухней, на полу осталось прогоревшее пятно от костра, устроенного когда-то кем-то, кто, как и Чёрный теперь, не имел другого пристанища. Чёрный присел на чудом уцелевший стульчик с разъезжающимися ножками, достал из кармана прихваченный дома у Костика пакетик сухофруктов и, жуя, принялся сосредоточенно размышлять.

События шли непрерывной чередой, и до сих пор у него не было ни одной свободной минуты, чтобы попытаться проанализировать случившееся. Он не понимал, каким образом он вдруг оказывался в новом месте. Почему менялся город. Люди. Даже он сам. Может, это всё-таки сон? Может, на самом деле он всё так же лежит в застенке ГСБ и бредит, перекачанный каким-то жутким психотропом? Вспомнив детский способ, Чёрный ущипнул себя так, что подскочил от боли. Может быть, он болен? И часть его воспоминаний – продукт его воспалённого расколотого разума? Одно было ясно: необъяснимые перемены были непосредственно связаны с его даром. Он узнавал это ощущение. Словно слышал ту же музыку, только в другой тональности. «Мелодия» достигала кульминации, и раз! – и вокруг были не стены тюрьмы, а пустырь или городской квартал, где жил Костик.