Владимир Пекальчук - Собственность государства

Мы с Кравитчем навели «кишкодеры» на колонну и выстрелили почти одновременно. Осколки мрамора полетели во все стороны, одержимый выпрыгнул из-за укрытия и сместился так, чтобы между нами находилась пока еще целая витрина.

- Ложись! – крикнул я и выстрелил еще раз.

Новый стеклянный залп задел только меня и мага: я услыхал его сдавленную ругань и одновременно заметил, что у меня на забрале каски появился небольшой скол. Чужак бы взял, это ж до какой скорости надо разогнать стекло, чтобы оно оставило отметину на лицевом щитке из армированного плексигласа?!

И в этот момент одержимый легким мановением руки «поднял» с пола кусок мрамора. Я снова успел лишь сделать шаг в сторону и стать за колонну, где уже стоял Гайдрих.

Удар мрамора в стену был слышен во всех уголках зала: не как из пушки, но солидно. Хотя такая мощь для одержимого, владеющего не только психокинезом, но и телекинезом – в порядке вещей.

Мы огрызнулись свинцом, переждали очередной стеклянный шквал, превращающий картины в лохмоться, и врассыпную бросились в разные стороны, рассредоточиваясь по залу. Если нам удастся взять тварь в полукольцо – оно окажется под перекрестным огнем.

Я нырнул за фонтан, перекатился и поднялся на одно колено, вскинув оружие к плечу. Одержимый явно ждал именно меня, потому что перед ним, как раз между нами, уже зависло облако стеклянных осколков. Я выстрелил первый – и мой «слонобой» оторвал твари ухо. Шустрый, сволочь!

Одержимый, стекло и я оказались на одной линии, и знаменитая картина – как раз у меня за спиной.

И тут я краем глаза заметил худого всклокоченного старика с характерными пейсами, который выполз из-за стенки и бросился к бесценному полотну.

- Не-е-е-е-ет! – завопил он истошным фальцетом и в полном отчаяния жесте раскинул руки в стороны, пытаясь заслонить собой картину. - Только не Гитлера! Он ее двадцать лет писал!!!

Ответом нам обоим стал стеклянный шквал.

Несколько кусков стекла попали в мою каску, на забрале появилась вторая щербина. Я оттянул затвор и дослал в патронник шрапнельный заряд, в этот момент Каспар опрокинулся от прямого попадания куска мрамора в щит. Ох и энергетика у этих психокинетических бросков!

Тут одержимый, получив еще несколько попаданий, стремительно отступил в глубь зала, в проход между двумя декоративными стенами. Этот маневр позволил ему избежать огня от тех, кто охватил его с флангов.

Решение пришло моментально: ведь теперь и я вне его поля зрения!

И я рванул к другому концу декоративной стены.

Вот я захожу ему во фланг. Короткая команда прекращения огня по рации – «Стоп» - и я уже несусь вперед так быстро, как могу.

Выручил тот факт, что одержимый придерживался человеческой внешности и не отрастил себе глаза ни по бокам головы, ни на затылке. Услышав меня, он развернул голову где-то на сто двадцать градусов – но я уже рядом.

Тварь умудрилась увернуться даже от моего выстрела в упор – но меня это не обескуражило, выстрел был всего лишь отвлекающим маневром.

Лезвие «кишкодера» с хрустом входит в бок одержимого, а я продолжаю напирать по инерции. Выталкиваю его из проема на открытое место, он заносит руку – и я буквально чувствую, как напрягаются струнообразные клинки из чистого эфира, невидимые обычному глазу, но смертоносные. За миг до того, как Одержимый хлестнул меня пальцами-струнами, я уже по инерции летел в фонтан и по пути успел только скомандовать: «Огонь!»

Одержимый получил более двадцати попаданий в первую же секунду. Несмотря на то, что Кравитч не попал из «слонобоя», перерубив почти полностью еще одну колонну, огневой мощи нам хватило – к тому же и маг помог тонкими изломанными молниями. Тварь по инерции хлестнула эфирными струнами по мне, но попала по другому столбу, а затем упала.

Мы сомкнули полукольцо, приближаясь для контроля, Гюнтер поспешил вперед, припав к окуляру видоискателя камеры, и тут колонны, поддерживающие дорожку второго яруса, с хрустом сломались. Часть дорожки обвалилась – прямо на Драгутина.

У меня оставалась лишь доля секунды на то, чтобы упереться рукой в спину Гюнтеру и толкнуть его в Драгутина, вложив в этот толчок всю свою силу.

Гюнтер врезается в Гавриловича, он от этого толчка отлетает на шаг – а затем каменная плита припечатывает Гюнтера к земле, я отчетливо услыхал, как хрустнули десятки костей в его теле… Да тут бы и глухой услыхал.

Тишина и молчание. Драгутин молча переводит взгляд с плиты и Гюнтера на меня и обратно: он впервые в жизни оказался так близко к смерти, но теперь на его месте лежит Шоннагель, под ним уже расплывается красная лужа. Остальные тоже молчат.

Я перевожу взгляд на одержимого: его тело еще булькает, но тварь уже мертва, контроль не нужен.

Касаюсь пальцами кнопки рации:

- База, это Терновский. Одержимый уничтожен, мы потеряли Шоннагеля. Зачистка завершена.

Итоги зачистки оказались весьма и весьма замечательными: всего две жертвы. Причем если смотреть в корень – то вообще только одна, Гюнтер Шоннагель. Директор картинной галереи, чей костюм одержимый пытался застегнуть в тот момент, когда мы его увидели, погиб еще до того, как мы вошли в зал, потому его смерть мы никак не могли предотвратить.

Маг, который помог нам в бою, отделался всего лишь одним порезом, глубоким, но не критичным, а старик-художник, к моему огромному удивлению, вообще уцелел. Картина, которую он пытался заслонить своим тощим телом, была жестоко иссечена осколками стекла, но в старика каким-то чудом не попал ни один.

Что до нас, то единственным человеком, получившим боевое ранение, оказался Вацлав: крупный осколок, летящий с огромной скоростью, расколол его забрало, сам при этом разбился, но кусочек стекла по инерции попал ему в щеку и оставил порез в полсантиметра глубиной. Сущий пустяк, в общем: шов ему наложили врачи скорой помощи прямо на месте.

Валлендел и Мэрриот сдержанно поздравили нас с великолепно выполненной работой сразу, граф несколькими минутами позже – причем не скупясь на комплименты и буквально захлебываясь от неописуемого счастья. В самом деле, мы спасли его от банкротства: без нас атака матерого одержимого забрала бы много жизней, потому что поединок многих магов с сильной потусторонней приблудой, да еще и в таком людном месте, обернулся бы тяжелыми потерями среди обычных посетителей. Гибель некоторого числа дворянских жен и детей была бы и гибелью Варны как элитного курорта, а директор... ну что директор? Люди гибнут от одержимых по всему свету, бывает.

Граф как-то подсуетился, чтобы мы не встретились с репортерами, потому нам не пришлось играть на камеру. Мы нехотя перекидывались ничего не значащими фразами, единственная более-менее важная мысль, высказанная вслух, состояла из одного слова «спасибо», сказанного мне Драгутином. Судьбу Шоннагеля мы затрагивать не стали: словами тут не поможешь.