Владимир Пекальчук - Страж империи

– Да-да, были рады помочь, – улыбнулся лысый. – Министру передавайте наше почтение.

И тут у меня мелькнула внезапная мысль.

– Так, секунду, господа ученые. Давайте науки ради еще один тест проведем. Аристарх, подержи.

Я вручил ему «кишкодер» и с места перепрыгнул диск, оказавшись на каменном столе.

– Давайте, запускайте.

Гранитное кольцо в очередной раз пришло в движение и скрежетало дольше, чем в прошлый раз.

– С вами все куда забавней, – промямлил, наконец, лысый. – Установка не находит точную отметку, показывает диапазон между девятью и двадцатью шестью… Вы же проходили специальную обработку, да? Вы притупленный?

– Точно.

– Ух-х! Вот это уже интересно! Жаль, у нас нет калибровочного образца такого же типа… Слушайте, господин Терновский, как насчет завещать науке хотя бы часть своего тела, а?

– Я подумаю. А пока – давайте повтор теста.

С этими словами я окутал себя эфирным коконом.

Установка снова заскрежетали – и минуты через три лысый присвистнул, а «безумный» выругался.

– Это еще что за ерунда?! – удивился лысый. – Отметка сорок восемь – сорок девять!

Я принял сидячее положение и обернулся:

– То есть, я порча, да?

– Как же так?!

Я проворно вскочил и длинным прыжком метнулся аж к самой перегородке, мое лицо оказалось в метре от лица лысого – и он от неожиданности дернулся назад и опрокинулся вместе со стулом.

– Говорите, проверять людей, пришедших добровольно – пустая трата времени, да? – я ухмыльнулся настолько безумной улыбкой, какой смог. – А как мне к вам забраться, господа? Это бронированное стекло или я смогу его разбить? Эй, что-то вы побелели нездорово. Ладно, я шучу, шучу. Хорошая вам тема для докторской, не находите?

Я повернулся и пошел к выходу, забрал у Аристарха винтовку и кивнул:

– Все, пошли.

– Так вот как вы умудрялись убивать одержимых прямо посреди их зверинца! – догадался Арчибальд.

– Именно так. Отсюда делаем вывод: Порча способна распознавать свою породу при помощи чувства, которого нет почти ни у кого в нашем мире. Как было эмпирически установлено мною, глазами она при этом не пользуется – и это логично, если учесть, что еще никто и никогда не видел двух одинаковых тварей.

– Хм… И что это нам дает практически, сэр?

– Хороший вопрос… У меня три класса – все образование. Сгодилась бы помощь ученых такого профиля – благо, кое-кого я знаю. Ладно, теперь вот что. Сейчас ты, Аристарх, берешь командование, дуешь на базу и там продолжаете, на чем прервались. А мы с Роксаной высаживаемся у нее дома – есть тема для серьезного разговора.

Пока автобус ехал обратно к особняку Корванских, Роксана позвонила отцу, а затем подметила, что я по-прежнему мрачен.

– Все настолько серьезно? – спросила она.

– Да просто устал сегодня и перенервничал, – солгал я.

На самом деле, все куда хуже, чем кто-либо мог бы вообразить.

Просто мой прекрасный черно-белый мир рухнул.

Раньше все было просто и ясно. Есть только Черное и Белое – никакой серости, никаких полутонов. Совершенный контраст с четкими границами. Только Свет и Тьма – без теней. Только Добро и Зло – и ничего между ними. Только люди, безотносительно цвета кожи и длины ушей, и потусторонние приблуды.

Все было абсолютно чудесно, просто и понятно, и даже себя я не считал полутоном, четко разграничивая светлый разум с праведными помыслами Сашика и черное, жаждущее разрушений сердце демона. Но теперь…

Теперь эти гребаные яйцеголовые Эндрюс, Дойл и Альтинг приперлись со своими блоками и шкалами и разрушили мой уютный, совершенный и понятный двухцветный мирок, словно карточный домик, будь проклят научный прогресс.

…Ну, не совсем сами – еще тот ублюдок в телефоне подсобил.

И как мне теперь дальше жить, спрашивается? Раньше было легко и просто: все вокруг – белое, а если видишь черное – вначале стреляй, потом стреляй, а затем еще контрольный. Не надо думать, понимать, принимать решения – в черно-белом мире не существует колебаний и сомнений. Всего одно простое правило без гребаных исключений: «черное – жми на спуск, не ошибешься». Но затем яйцеголовые разрушили мою святыню, мой маяк, мой компас, осквернив установку Вогта-Ефремова, которая раньше безошибочно делила мир на Черное и Белое, не допуская полутонов и неясностей, своими нахрен никому не нужными изобретениями.

И вот теперь оказывается, что я отклонился от абсолютного Света, показав не «от нуля до двадцати», а «девять – двадцать шесть». Раньше, когда не было никакой шкалы – либо человек, либо монстр. Или-или. А теперь…

Все даже страшнее. Главная беда не в том, что я вышел за отметку «двадцать», а в том, что образцы одержимого и человека показывают взаимное сходство в среднем на двадцать процентов, если считать от усредненных «десять» до усредненных «девяносто». То есть, если раньше тест Вогта-Ефремова показывал абсолютную противоположность двух начал – то теперь он показывает, сиськи Альмалексии, сходство.

Только вдуматься – сходство! Сходство, путь небольшое, но сходство!!! Эх-х, затолкать бы Эндрюсу в глотку его никчемный блок, а ублюдков Дойла и Альтинга насадить на их трижды клятую шкалу!

Но все это было бы еще ничего, если бы не ублюдок телефонный. Раньше тест Вогта-Ефремова был для меня сродни перста указующего, путеводителя, святыни, и его «младший брат» – переносимый детектор «рамка» – однозначно причислял меня к светлой стороне мира. Все равно что божье благословение для рыцаря-паладина. Теперь…

Теперь моя святыня осквернена, она более не уверена, кто я такой, и то, что меня не определяет «рамка», больше не воспринимается как знак свыше – рамка уже не непогрешимый глас небес, а лишь несовершенное устройство, на самом деле не отличающее Свет от Тьмы. Мой мир разрушен, мой храм обратился в пепел – и я очень зол на тех, кто это сделал.

…И если Эндрюсу пихать его блок в глотку я не стану – этим уже не исправить его святотатство – то запихнуть дуло кишкодера в зад телефонному ублюдку очень даже хорошая идея. Я должен отыскать его и убедиться, что он человек: если это не одержимый, невидимый для «рамки» – то «рамка», стало быть, все еще моя путеводная звезда, мое благословение.

…Ну а если все же он говорил правду… тогда все хуже некуда.

До сего момента я считал, что один такой на свете, и мог легко сам себя разграничить на черное и белое. Но если же я – нечто среднее между Светом и Тьмой…

Как мне разграничивать себе подобных, если они существуют?!!

Мир, сотканный из полутонов и полутеней, грозится быть очень сложным и запутанным.

Вернувшись в особняк Корванских, я сказал Роксане:

– В общем, как бы там ни было, извини, что все так вышло. А теперь мне надо поговорить с твоим отцом.