Александр Прозоров - Любовь ифрита [СИ litres]

– Как? – повторила вопрос Умила.

– Ты наследная ведьма, моя девочка, – негромко напомнил Михаил. – Ты родилась с этим даром! У тебя способности в роду, в крови, в чувствах! Не мне тебя учить. Попробуй сама.

Женщина покачала головой, положила фотографию подруги на стол изображением вниз. Выбрала из пакетика несколько волосков, приложила в районе головы, взяла с полки кусочек скотча, накрыла прядь, прижала пальцем. Затем провела ладонью низко над бумажкой. Пошевелила пальцами, перевернула снимок, провела еще раз и негромко произнесла:

– Тепленькая…

– Она из рода Сварога, – подсказал Михаил. – Анастасия.

Умила молча кивнула.

Случись это при первой их встрече – ведьмина внучка, наверное, растерялась бы. Но с тех пор минуло двадцать лет, в течение которых Умила Сохо постоянно ворожила, творила заговоры и отсушки, делала привороты и сглазы, колдовала на след, на дым и на поклад. Она стала бывалой, многоопытной колдуньей и хорошо знала, что иногда нужно использовать отработанные правила, а иногда – просто отдаваться чувству. Как зверек, брошенный в реку, безо всяких уроков начинает грести лапами – и выплывает к берегу; как птенец, выпихнутый родителями из гнезда, без всякого учения расправляет крылья; так и она, урожденная ведьма, вполне способна творить все желаемое, полагаясь лишь на свои глубокие, таящиеся в самом нутре, инстинкты…

– От ветров вольных, от вод глубоких, от лесов густых, от трав сырых, иду я по земле-матушке, ищу дщерь Сварогову, отцом с матерью Анастасией нареченную. Глаза дщери той голубы, как небо, власа дщери той русы, как камыш, кожа дщери той бела, как облако, дыхание дщери той пахнет хлебом горячим, душа дщери той жаворонком поет. В тебе, дщерь смертная… – провела она ладонью над фотографией, – вижу я глаза небесные, в тебе власа камышовые, в тебе белизна облачная, в тебе запах хлебный, в тебе песня жаворонкова. И быть тебе отныне девицей Анастасией, внучкой Свароговой, плоть от плоти ее, кровь от крови ее, и жар душевный ее в тебе гореть станет, покуда бьется сердце ее и горит огонь пред ликом твоим…

Ведьма поддернула руку вверх и сжала пальцы в кулак.

– Да уж… – пробормотал ифрит. – А ты сильна, моя волшебница! От тебя разве что искры не летели.

Как ни странно, Умила только теперь сообразила, по какой причине Михаил вдруг пригласил ее к себе домой, в тайное убежище.

Ифрит голодает, и ныне он слишком слаб даже для проведения колдовского обряда. Странно, что все еще сдерживался и не вцепился ей в горло.

Ведьма поежилась от холодка между лопатками, глубоко вдохнула и спросила:

– Что дальше?

Мужчина выдернул у себя с виска короткий волос и протянул ей:

– Теперь свяжи нас.

Ведьма взяла волос ифрита, вытянула из пакета волосок подруги, сложила их вместе, намотала на указательный палец, скатала волосяное колечко, окончательно спутавшееся в единое целое, и поднесла к пламени плитки:

– Сей плотью, из двух единой ставшую, связываю Михаила, сына земного, и Анастасию, дщерь смертную, во единое целое с сего мига и до того часа, покуда узел сей рука человеческая не развяжет… – После последнего слова по волосяному кольцу пробежал слабый огонек, обращая его в серый пепел. Ведьма вытянула руку и растерла его остатки в бурлящую колбу. Покосилась на ифрита и сообщила: – Вот и все, нежить. Обратной дороги нет.

– Ты еще не закончила, волшебница, – указал на темное зелье Михаил.

Колдунья вытянула руки и словно бы сжала ладонями колбу, мысленно подхватывая ее содержимое и вытягивая его наверх:

– Быть узам сим увязчивым, как паутина паучья, живым, как караси живучи, красивым, ако форель радужная, обжигающим, как лист крапивный, и нежным, как бутон цветочный; вечным, как нить задеркова, и прочным, ровно копыто оленье… Заклинаю союз свой светом Яриловым, водой текучей, миром подлунным, ветром Похвистовым, землей Триглавовой. Не скрыться от заклятия сего ни в небе, ни в воде, ни в земле, ни в мире Свароговом, ни в мире Мореновом. Плоть к плоти, жизнь к жизни, кровь к крови, душа к душе, волей моею отныне и навсегда! – И чародейка сделала то, чему ифрит учил ее много, много раз: попыталась излить свою силу через ладони…

И над колбой тут же возник слабый сизоватый дымок!

Ведьма облегченно выдохнула – а Михаил торопливо выставил над паром маленькое круглое зеркальце. Подождал, покуда оно не запотеет, наклонил – и вскоре с холодной поверхности в крохотный матовый пузырек скатились несколько тягучих капель крепчайшего брачного заклинания.

– Отныне и вовеки… – посмотрел флакончик на просвет мужчина.

– Что теперь? – потерла ладонями чародейка.

– Капля ее крови, капля моей крови… – словно пропел древний ифрит. – Когда смешаются, мы с Настей должны это выпить и зажечь восковую свечу перед ее фотографией. Ситуацию упрощает то, что зелье допустимо подмешать в пищу или напиток, и пить на брудершафт его вовсе не обязательно. Если ты дашь глотнуть сие снадобье своей подруге, а потом позвонишь мне, я тут же выпью свою половину и зажгу свечу. И тогда все сработает.

Ведьма забрала у него пузырек, тоже посмотрела на свет, понюхала – пожала плечами, вернула и спросила:

– Теперь мне наконец-то можно выпить хорошего кофе из твоей хваленой супер-пупер-интеллектуальной сикораки? Если мне понравится, то угощу Настеньку твоей отравой прямо сегодня же вечером. Так что советую постараться на совесть.

– А совесть – это что? – совершенно серьезно спросил Михаил. – Когда стыдно – то это как? Что ты при этом чувствуешь?

– Ну-у… Э-э-э-э… – растерялась ведьма. – Ну… Не знаю… Совестно! – развела она руками.

– Ну вот, – грустно кивнул мужчина, щелкая выключателем кофеварки. – Похоже, ты тоже не в курсе. И почему же совершенно никто из моих знакомых не знает, что такое совесть?

Спустя четыре часа у сидящей на постели перед ноутбуком Анастасии Комякиной с птичьим пересвистом запел телефон. Не глядя на экран, женщина наработанным движением провела по смартфону пальцем, поднесла его к уху:

– Слушаю…

– Привет, подруга, – голос Умилы Настя узнала с легкостью. Равно как сразу поняла, что той сейчас очень плохо. – Ты сейчас одна? К тебе можно?

– Приезжай, – лаконично ответила женщина и сразу отключилась.

Звонок в дверь раздался уже через четверть часа. Умила вошла понурая, с опущенной головой и обвисшими плечами, с магазинным пакетом в руке. Поставила пакет на пол, скинула длинное синее пальто, оставив на банкетке в прихожей, одернула брючный костюм и тут же пожаловалась:

– Ты представляешь? Этот говнюк оказался женат! Мразь, урод, кобель!

– Сочувствую, – кивнула Настя и вернулась в большую комнату к ноутбуку.