Лада Лузина - Бесы с Владимирской горки [litres]

И мнилось Алеше, что все сорок восемь литых позолоченных ангелов, окружавших раку Варвары, взирают на благочинного с осуждением и немой укоризной.

Радуйся, паче старец идолослужительных разумнейшая.

Радуйся, паче мудрецев мира сего мудрейшая.

Больше всего в «Повести о преславных чудах» Варвары Алексей любил перечитывать главу о чуде 12-м. Быть может, потому, что в этой истории Варвара разговаривала со своим почитателем – игуменом иеромонахом Феодосием Сафоновичем.

Игумен признавался, что однажды нарушил обычай и, желая несколько облегчить житие братии во время сурового рождественского поста, отменил молебны в честь святой Варвары по вторникам.

А затем увидел он во сне, как святая Варвара привстает – садится в своем гробу.

«Ложись, святая Варвара, не горазд так сидеть», – с почтительным страхом попросил ее Феодосий.

И святая тотчас легла, но странно – криво и косо, свесив из гроба руку и ногу.

«Ложись ровно, святая», – попросил ее иеромонах.

И получил ответ:

«Не лягу ровно, пока ты сам не поправишь то, что криво».

И понял игумен, что отменить молебны по вторникам было кривым решением!

«Если так расстроилась святая Варвара, когда отменили акафист ее, как же осерчает она оттого, что к ней на молебен не допускают людей?» – думал тоскливо Алеша.

Одиноким, растерянным выглядел в тот день и их гробовой Нафанаил.

Обычно и до, и после акафиста к нему подходили люди, желая приложиться устами к целебоносным мощам или заполучить вещицу из гроба святой.

Чаще всего шли за чудесными колечками святой Варвары, лежащими в ногах у угодницы и нанизанными на пальцы ее нетленной руки. (Колечки защищали от внезапной смерти – от молнии, пожаров, холеры, убийства, оберегали от нечистой силы… и помогали в любви).

Как и положено во время акафиста, на серебряной раке стояла икона Варвары в драгоценной шати – усыпанной алмазами ризе, к которой были припаяны драгоценные дары двух цариц: массивные перстни Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны.

В свое время обе императрицы, посетив их обитель, обменяли свои кольца несметной цены на простые колечки с Варвариной чудотворящей руки. И другие дамы охотно следовали их примеру. Снимали кольца и серьги, медальоны и ладанки и протягивали гробовому, чтобы обменять на заветный варварин перстенек.

Колечки – и золотые, и копеечные финифтевые синего цвета – разбирали в огромных количествах, скупали дюжинами, сотнями.

Некоторые богомолки невесть почему считали целебным масло из лампадок над ракой и набирали его в пузырек. (Хоть на сей счет в «Варварнике» и не было известно чудес).

Другие пытались положить на время молебна в раку свои вещи, надеясь, что близость с Варварой сделает их целебными. Порой даже чересчур бесцеремонно они распоряжались телом святой – натягивали на Варвару свои перчатки, клали ей в гроб медицинскую вату…

Но на то при гробе и состоял гробовой. Одним позволял приложиться к нетленной руке, испить с нее водицы, вторым отливал лампадного масла, третьим разрешал обменяться колечками с девой Варварой, давал кипарисовых стружек и ладану для окуривания дома во время грозы.

Четвертым же не позволял ничего

Как определял – ведомо было ему одному.

Само собой, богатым, именитым позволялось больше иных. Заметил Алеша, что гробовой Нафанаил неравнодушен и к хорошеньким барышням, и к нарядным барыням, тем паче, что последние обычно не скупились на свечи, скупали колечки и крестики и щедро жертвовали деньги на храм.

Но порой руководствовался он какой-то неуловимой потребностью в глазах, осанке и позе молящих, иных сам подзывал поближе движеньем руки и позволял припасть к честным мощам святой Варвары.

(И иногда Алексей ловил себя на недостойных уколах ревности и, взирая на уверенного гробового, царившего у раки святой, мечтал, что однажды, возможно, займет его место при великой Христовой мученице и страстотерпице).

Но так или иначе, святая Варвара была открыта для всех – молящих, болящих, немощных, страждущих, испуганных, убогих, хилых, сильных, робких и властных.

Но сегодня гробовой Нафанаил стоял у раки без дела – лишь звонарь подошел проверить, в хорошем ли месте висит его правая хромая нога.

«Прогневается святая Варвара, ох, прогневается… покарает всех нас», – горевал Алеша.

От этой неизбывной тоски и полез он на стену – на стену монастыря, где обычно сидели они с Федором вдвоем, в сумерках, когда горожане, прогуливающиеся возле памятника, уже не могли увидеть снизу двух послушников, примостившихся, как воробьи, на монастырской ограде.

Какая красота открывалась отсюда, с горы – великая река и за ней дальняя даль, небесные просторы. До чего прекрасным казался мир с высоты монастырской стены. И трудно было поверить, что, словно чаша, он наполнен ныне лишь смертью, страданиями, болью и горем. И трудно было забыть об этом, когда с Подола летел очередной погребальный звон.

Но еще труднее – уложить в голове все случившееся.

Мор вызывают бесы и упыри?

Или еще в 1770-м моровую язву наслал самоубийца-монах, проклявший собственную мать? Или, став Черным Монахом, князь Долгоруков тоже стал упырем? Ведь упырь – это и есть мертвец, в которого вселяется бес.

А первую чуму призвал еще в 1710-м упырь Антин Танский, проклятый афонским игуменом? И отец Петра из рода Танских – тоже упырь, и загрыз насмерть единственного сына… И станет ли упырем теперь Петр? Может, и прав благочинный, повелев запереть ворота – опасаясь, что Петр вернется живым мертвецом в их обитель?

И почему приятель Федор, который любит гулять по ночам и заглядывать в окна, так похож на злосчастного князя-упыря, сто лет безуспешно пытающегося отыскать своего сына-байстрюка?

Сидя на монастырской стене, Алексей, тщетно пытался ответить себе хоть на один из вопросов, когда появился Федор.

– Не думал застать тебя здесь, – поприветствовал мятежный послушник приятеля.

– Благочинный простил тебя? Так скоро? – удивился Алеша. – А говорили, ты главу из реликвария украл.

– И ты переживаешь теперь, почему меня до сих пор не убила небесная молния?

– Ты слыхал о Петре? – спросил Алексей.

– Слыхал ли я о Петре? – Федор враз изменился в лице, став вдруг злым, страшным и до странности старым. – Я сам видел все. Я был в Лавре рядом с Петром. И что-то не помогла ему твоя святая Варвара… дурак ты, дурак!

– Зачем ты так? – удивился незаслуженному упреку Алеша.

Федор рассмеялся. Зло. Раскатисто и нарочито.

Бесы так смеются в ночи.

– Так что же там, в Лавре, было? – спросил Алексей, страшась услышать ответ.

– Я не знаю, не знаю, – сказал Федор. – Не знаю даже, верю ли я в Бога теперь… Но в бесов отныне я верю!