Андрей Васильев - Золото мертвых [СИ]

Или мой наниматель таким образом мне советует повнимательнее в сторону Воронецкой смотреть? Дескать – будет лезть во все дырки, сгорит к нехорошей маме?

Тьфу, какая чушь в голову лезет. При чем тут вообще Воронецкая?

– Ага, – ответил я. – Приснится же такое. Слушай, можно я закурю? Ну или прижмись к обочине, я там подымлю. Просто машина ведь прокатная, верно? А у них разные требования бывают.

– Кури, – разрешил мадьяр. – Мне, как правило, в подобных организациях редко претензии предъявляют. Что снилось?

– Разное, – уклончиво ответил я, и понятливый спутник более ничего спрашивать не стал, чем заработал в моих глазах еще большее уважение.

«S» и «C». Имя и фамилия? Возможно. Еще это, скорее всего, опять иностранка. Хотя – тоже не факт, у нас в девятнадцатом веке аристократия больше на французском говорила, чем на русском. Да и немецкий был в чести, поскольку многие фамилии, из числа не сильно влиятельных, род вели от иноземцев, что на службу к герру Питеру нанимались.

А платье все же можно принять как временной ориентир. Даже я, не являясь историком моды вроде Васильева, могу точно сказать – это фасон, появившийся не ранее середины восемнадцатого века и не позже середины-конца девятнадцатого. Я видел гравюры и рисунки той поры, до указанного периода дамы носили кринолины, каркасные воротники и все такое, тут же ничего подобного в помине не имелось. Ну а к концу девятнадцатого века мода вообще пустилась вскачь, подобные наряды стали архаикой. Так что диапазон можно сузить.

Но это все не самые важные вопросы. Что за предмет мне подмигнул светом во сне? Что это было? Брошь? Этот… как его… Аграф? Вариантов – масса.

– И все-таки – что тебя так озадачило? – не удержался от вопроса Ласло. – Если это не тайна – может, помочь?

– Как думаешь, что могла носить на груди девушка в восемнадцатом веке? – решил не отказываться от предложения я. Ну а почему бы и нет? – В смысле – из украшений. Вот тут, справа.

– Очень много вариантов, – тут же сообщил мне мадьяр. – Все зависит от того, что это за девушка, из какой она семьи, какого возраста, в какой стране проживала, замужем она или нет.

– Ого, – опешил я. – Даже так?

– Само собой, – усмехнулся Ласло. – Это сейчас ты можешь за сутки облететь половину планеты, оказаться в незнакомом городе и все равно ощутить себя как дома. Везде одинаковая реклама, одно и то же меню в ресторанах, одни и те же сериалы по телевизору. Мир стал единым пространством, за редким исключением, границы остались только в виде географических понятий. А тогда условностей была масса. Хотя какие-то вещи, разумеется, были едины. Например, если речь идет о незамужней девушке из хорошей семьи, впервые вышедшей в свет или только начавшей делать это, то на груди у нее могла находиться бутоньерка с белой розой и крупной жемчужиной, они символизировали ее девственность. И всякий кавалер, если он имел понятие о чести, обязан был соблюдать определенные правила по отношению к ней. Не скажу про Россию, но в Европе это практиковалось.

– А что еще могло быть? – оживился я.

– Например, кулон в виде замка, – отозвался мадьяр. – Впрочем, иногда его вешали и на шею. Он свидетельствовал о том, что его владелица хранит верность мужу или же любовнику, потому не стремится заводить новые связи. Подобное украшение вошло в моду в начале восемнадцатого века, немецкие мастера постарались. Чуть позже они стали делать к замку ключики, которые его открывали, тем самым превратив его в медальон. Причем иногда эти предметы вступали в определенные сочетания с «мушками», создавая совсем уж причудливые послания окружающим. Это, мой друг, был самый настоящий тайный язык, доступный только посвященным.

– Хорошо. – Я потер ладони. – Такой вопрос – а что мог подарить девушке юноша? Ну из подобных предметов?

– Подвеску, – уверенно заявил Ласло. – Знак любви и верности. Если он был богат, то, возможно, в виде сплетенных инициалов – его и избранницы, если не слишком – то попроще, но непременно с тремя камнями разных цветов. Это должно было сказать окружающим, что сердце данной прелестницы несвободно. Ну а если та меняла свое решение в отношении юноши, то можно было избежать ненужных объяснений, просто вернув подвеску дарителю. Да и мужья частенько дарили подвески женам, как бы говоря им, что их страсть не угасла. Ну хотя бы формально.

– Подвеска? Это как в «Трех мушкетерах»?

– Да-да, – подтвердил Ласло. – Людовик не любил Анну Австрийскую, но приличия ради подарил ей подвески, говоря о том, что чувства есть, и они сильны. А та, в свою очередь, передала их Бекингему, причем как что?

– Как дар любви, – усмехнулся я. – Вроде, в тексте их так и называют.

– Именно. – Мадьяр чуть прибавил скорости, ибо дорога с нашей стороны была почти пустая. – После чего король сильно и обоснованно разозлился, заподозрив, что его подарок был передан другому мужчине. Причем не какое-нибудь кольцо или колье, а именно подвески. Замечу отдельно – очень дорогие подвески. Двенадцать алмазов – это серьезно. За такую побрякушку в те времена где-нибудь в Руссильоне можно было прикупить поместье, землю и виноградники в придачу. Про Гасконь с ее многочисленными полуразрушенными замками я и не говорю.

Подвеска. А что, очень может быть. Почему нет? Теперь бы еще понять, кем была эта «SC», да получше рассмотреть предмет.

Настроение поднялось, а после того, как мы перекусили в придорожном кафе, том, о котором мне говорил Ласло, стало вовсе замечательным.

Остаток дороги пролетел незаметно, и я даже удивился в тот момент, когда увидел из окна машины озеро Сенеж, красиво бликующее под солнцем.

После мы проехали мимо рыболовной базы, мелькнул справа дом отдыха довольно старой постройки, а следом за этим Ласло направил автомобиль на какую-то совсем уж узкую дорогу, которая шла через лес. А минут через пять и с нее свернул, сообразуясь с какими-то приметами и рукописной картой. Надо полагать, нарисованной его братом, тем, который дядюшку порешил.

– Приехали, – наконец сообщил мне он, съехав с лесной дороги на уютную полянку. – Поиски стоит начинать отсюда.

– Почему отсюда? – полюбопытствовал я. – Пару минут назад мы не менее живописное место проезжали.

– Так сказал Лукан. – Мадьяр помахал картой. – Ему можно верить.

– Н-да. – Я вылез из машины, и потянулся. – Ну раз Лукан.

В Москве предстоящее приключение виделось мне более простым. А тут, глядя на высокие ели, стоящие с трех сторон вокруг поляны, уверенность как-то немного рассеялась. Тут вообще леса были не чета тем, что я посетил за последнее время, никаких березняков, насквозь просвеченных солнцем. Суровый ельник, через который запросто не продраться.