Андрей Столяров - Боги осенью [Авторский сборник]

Я был ошеломлен ее словами и даже до некоторой степени — рассержен.

— Ты хочешь сказать, что Геррик сам выдал место вашего пребывания? Что это дурацкое посвящение обнаружило вас и что теперь вся свора ринется на его голос? Черт побери, да неужели нельзя было отложить эти игры?..

Алиса уже в который раз устало вздернула брови.

— Геррик был обязан тебя посвятить, если ты сам хотел этого. А поскольку он тебя посвятил, он обязан был известить Дома о совершенном обряде. Посвящение в воины — не такой частый случай, как ты думаешь…

— И Дом Тенто он, значит, тоже поставил в известность?

— Разумеется. Весть должны слышать все, кто в ней заинтересован.

— Но зачем, зачем, зачем?! — вскричал я в ужасе.

— Таковы законы нашего мира, — сказала Алиса. — Алломар не обманывает никого, даже своих врагов. Причем врагов — тем более!

— Как это глупо!..

Алиса помолчала немного, взирая на меня как бы несколько издали, а потом, не найдя, вероятно, слов, демонстративно пожала плечами.

— Глупо, но — честно, — сказала она с явственным холодом в голосе. И затем повторила — опять после томительной паузы: — Может быть, это и глупо, с твоей точки зрения, но — это честно…

Я помню, как при ее словах померк солнечный сентябрьский день. Дунул ветер и мелко зарябила вода в невском просторе. Из‑за шпиля Петропавловской крепости потащились кривобокие облака с подгоревшей изнанкой. Я теперь тоже чувствовал тень, которая наползала на нас неизвестно откуда.

Ощущалась она буквально во всем. В том, что Геррик пропадал отныне целыми сутками — видимо, пытался кого‑то найти, как я понял из намеков Алисы, — в том, что он возвращался в квартиру уже заведомо после полуночи, быстро и отрицательно мотал головой в ответ на наши взгляды, быстро ел, ничего никогда нам не объясняя, и немедленно после ужина скрывался к себе в комнату. Тень эта ощущалась в тревоге, которая прорывалась теперь у Алисы чуть не в каждом слове. Она явно нервничала и раздражалась теперь по самому пустяковому поводу. Дважды довольно резко отвечала на мои реплики и, наверное, чтобы не наговорить лишнего, как и Геррик, немедленно уходила к себе. Хорошо еще, что у каждого из нас была своя комната. А потом через короткое время опять появлялась и старалась вести себя так, словно между нами ничего не произошло. У нее даже веки подергивались — такие нечеловеческие усилия она для этого прилагала. А однажды она, схватившись за оконную штору, чтобы ее отдернуть, неожиданно замерла и сказала стиснутым горлом:

— Кажется, за нами следят…

Я осторожно выглянул через ее плечо.

— Да нет, это просто Васька Егоров, мой бывший одноклассник…

— Я уже третий день вижу его здесь, — сказал Алиса.

— Так он живет — вон где. С чего бы ему за нами следить?

— А если это басох?

— Какой басох?

— Басох не убивает человека, — терпеливо объяснила Алиса. — Он просто проникает в него и живет внутри. Внешне человек нисколько не изменяется — разве что глаза у него в темноте светятся красным, знаешь, как габаритные огни ваших машин — но с этой минуты всеми его действиями руководит темный зверь. Причем сам человек об этом даже не подозревает…

— Кто, Васька?..

— Басох, — твердо повторила Алиса.

— Смотри-смотри! Он уже уходит!..

— Ну я не знаю, — протянула Алиса с сомнением. — Он ведь действительно толчется здесь чуть ли не каждый день.

Больше мы к этому вопросу не возвращались. Однако тем же вечером вспыхнул спор, который произвел на меня сильное впечатление. Я что‑то делал на кухне и вдруг услышал громкие голоса из комнаты Геррика. Вероятно, дверь туда против обыкновения была не закрыта. Говорили они по‑русски, хотя не раз до этого переходили при мне на гортанный язык, звенящий многочисленными согласными. Мне казалось, что такой язык должен быть у людей, живущих в высоких горах. Язык ледников, язык долгого горного эха. Впрочем, Алиса с Герриком пользовались им не слишком часто: у нас нет тайн от воинов, у нас есть только некоторые личные отношения. Вообще мог бы уже давно говорить на языке Алломара.

— А как? — спросил я.

— Ну как? Открываешь рот и — говоришь…

Тут мы, по‑видимому, опять упирались в какую‑то стенку. Так или иначе, я понимал сейчас каждое их слово. Геррик жестковато настаивал, чтобы Алиса немедленно покинула Землю. Говорил, что это безумие, здесь они все равно по‑настоящему сражаться не смогут. Нечего подставлять под удар сразу двоих, в то время как некому защищать базу на Орисгедо.

— Там — Гийом, — не менее упрямо отвечала Алиса.

— Гийом, Гийом!.. — недовольно восклицал Геррик. — Гийому уже давно пора было бы быть здесь! Его место — тут, а не там, где вполне достаточно Герша!..

— Пусть лучше — там, я, знаешь, не очень верю Гийому…

— Он — наш брат, и не забывай, что сейчас он — единственный наследник Алломара…

— Вот поэтому я ему и не верю, — твердила Алиса. — Вспомни Капараббаю — откуда Тенто узнал, что мы готовимся там обосноваться?

— Прошу тебя, замолчи!..

— Ни в чем нельзя быть уверенным, когда речь идет о Гийоме.

Чувствовалось, что они оба сильно раздражены разговором.

Алиса сказала:

— Может быть, ты и прав, но у меня все равно нет сил на это.

— Ну, теперь у тебя есть где взять силы, — странным голосом сказал Геррик.

— Так ты его для этого посвятил?

— Воин должен быть готов умереть за свой Дом…

— Тише, пожалуйста, он может услышать, — сказала Алиса.

Петли скрипнули, дверь, вероятно, плотно прикрылась, голоса сделались неразборчивыми и скоро совсем пропали.

Речь у них, по‑видимому, шла обо мне. Я был тем воином, который принес обет Дому Герриков, и глава Дома решал — умереть мне как воину или позволить пока жить дальше.

Кажется, только тогда я впервые понял, насколько все это серьезно. Тень другого мира росла и все опаснее наползала на нас своим мрачным холодом.

Прикосновение ее я почувствовал уже на следующий день. Мы с Алисой прогуливались от Конюшенной вдоль Марсова поля, и, когда свернули на отрезок Садовой, изгибом стремящийся к Невскому, Алиса чуть вздрогнула и, крепче взяв меня под руку, сказала, что за нами — басох.

Я как бы невзначай оглянулся.

Длинный трехвагонный трамвай как раз заползал на мостик между Марсовым полем и улицей, солнце пронизывало его от окон до окон, и видны были сгорбившиеся внутри редкие фигуры пассажиров.

Двое военных на переходе ждали, пока он освободит дорогу.

Мигнул огонь светофора.

— Не туда. Вон там — на бульваре…

Громадный лохматый пес возник между двумя тополями. Был он черен, будто только что вынырнувший из кипящей смолы, и широкие медвежьи лапы его скребли землю. Угловатая, как у терьера, морда вывесила синеватый язык.