Андрей Столяров - Боги осенью [Авторский сборник]

— Кто тебя подослал?

Хватка была железная. Евсей дергался, посинев, бил с размаху ладонями, но освободиться не мог и барахтался словно мышь, придавленная капканом:

— Пусти… пусти…

— Альдина? — спросил Сергей, дыша в щетину грязного подбородка.

— Пусти… Задушишь…

— Я спрашиваю: Альдина?

— Она…

— А Котангенса… учителя Перевертова… тоже — предупреждали?

— Ничего я не знаю… Сумасшедший… Пусти!..

Евсей все же вывернулся из сомкнутых пальцев и, предусмотрительно отскочив метра на полтора, будто тронувшийся, заскреб себя ногтями по горлу.

— Чокнутый… Так же убить недолго… Ничего — скоро отправишься за стариком…

— Каким стариком?

— Который… ну это… по географии…

— Мамонтов?

— Фамилию не докладывали… Ты сходи-сходи, может, попрощаться успеешь…

Он дурашливо чмокнул, как будто целуя, и вдруг ринулся по переулку, топча крапиву. Миг — и опушенные стебли начали расправляться…

Разумеется, Сергей опоздал.

Когда он, как и был — в тренировочном рабочем костюме, с перепачканными руками и с гвоздями в кармашке на левой части груди, задыхаясь, подбежал к кирпичному трехэтажному дому, где Мамонт имел квартиру, то увидел, что у дома уже собралась небольшая толпа, окна во всех этажах открыты, а из зева парадной с заклиненной половинкой дверей санитары в халатах вытаскивают покрытые простыней носилки. Обрисовывались под тканью детали распростертого тела.

Носилки исчезли в фургончике скорой помощи, и машина начала выбираться из сквера, который опоясывал дом — глухо ухнула и поплыла по направлению к Первой больнице. Синий выхлоп повис в неподвижном воздухе. В толпе сразу же зашептались: «Кричал‑то как!..» — «Я сначала не понял, жена говорит: посмотри, что случилось». — «Дверь закрыта была, пришлось вышибать…» — «Как хотите, товарищи, а что‑то здесь не в порядке…» — «Ну конечно, с чего бы он так кричал?» — «Милиция, вон милиция, они разберутся…»

Из парадной действительно выходил круглый, маленький Пекка, потирая в задумчивости раскрасневшийся нос, а за ним озабоченно шествовал участковый сержант, и не менее озабоченный дядя Миша оглядывался, то и дело вздыхая. И живот его надувался и опадал под мундиром. Сразу чувствовалось, что дядя Миша в глубокой растерянности. Он остановился посередине враз сконцентрировавшейся толпы и сказал, ни к кому в особенности не обращаясь:

— Ну идите, идите, ну что вы тут митингуете?.. Ну — сердечный приступ у человека, ну — с каждым может случиться…

Мощные руки его отталкивали любопытных. Тем не менее уверенности в голосе недоставало. Все присутствующие, наверное, это чувствовали, и из массы собравшихся неслись соответствующие возражения:

— Ты нам баки не забивай!..

— Какой такой приступ?!

— От сердца так не кричат!..

— Убили — и вся недолга!..

— За идиотов нас принимают!..

Дядя Миша был стиснут напирающими телами. Особенно бесился старик — почему‑то в галошах и в полушубке на голое тело: «Ты тут нам, Михаил, зубы не заговаривай! Ты скажи: может народ терпеть таких безобразий? Есть у нас милиция или нет? Ты скажи: за что тебе деньги платят!..» — борода его задиралась, как у раскольника, палка, вытертая на ручке, так и взлетала.

Сергей не стал ждать, а, воспользовавшись суматохой, проскочил в никем не охраняемую парадную и, поднявшись по лестнице, которая пахла гнильем, оказался в забытой, распахнутой настежь квартире. Горел электрический свет, и спокойный эксперт, немного знакомый Сергею, напоследок оглядывался — все ли закончено.

Звали его, кажется, Владимир Савельевич.

Он, не удивляясь, кивнул вошедшему из полумрака Сергею и сказал, по‑видимому предупреждая вопросы:

— Я бы квалифицировал как естественную кончину. Входная дверь заперта, окно тоже закрыто. Форточка, конечно, оставлена, но ведь кто же полезет в форточку третьего этажа. Вообще — никакого насилия, посторонних в квартире не было. Вероятно, и в самом деле инфаркт, тоже — бывает…

— А ужасный крик перед смертью? — спросил Сергей.

— Какой крик?

— Соседи слышали.

Эксперт пожал плечами.

— А что, собственно, крик? Приснилось что‑нибудь человеку. Разве вам, Сережа, кошмаров видеть не доводилось? Нервничал, наверное, волновался — какая-нибудь пустяковина и отказала. Опять же возраст: вскрытие, конечно, произведем, но скорее всего — сердечная недостаточность.

Он достал сигареты и закурил, все так же оглядываясь. Сразу чувствовалось, что происшедшее нисколько его не волнует. Он, наверное, присмотрелся к подобному за годы службы.

Сергей неловко поинтересовался:

— Извините… Владимир Савельевич… а не заметили ли вы чего-нибудь необычного, что‑то, может быть, странное, такое, что никуда не укладывается… Вы меня еще раз простите за то, что вмешиваюсь…

Эксперт его понял.

— Необычного мы вообще почти никогда не находим. Это все‑таки жизнь, а не какие-нибудь детективы. У меня за всю практику был только один странный случай. Представляете: вся квартира заросла паутиной. Но и то потом — достаточно вразумительно объяснилось…

— Паутиной? — тупо спросил Сергей.

— Ну да, комнаты, кухня, прихожая — везде паутина. И такие пласты, как будто специально выращивали. Точно войлок. Представляете себе картину?

Сергей представил: пыльные нитчатые наросты. Ему стало нехорошо.

— И какое тут объяснение? — спросил он.

— Какое, какое!.. — сказал эксперт. — С ума сошел. Разводил пауков — какое тут объяснение… — Он нагнулся и что‑то бросил в свой саквояж, напоминающий медицинский. Прикрывая его, отчетливо щелкнул замком. — Заканчивать надо. И так весь вечер потерян…

— А человек? — так же тупо спросил Сергей.

— Какой человек?

— Хозяин квартиры.

Эксперт выпрямился и посмотрел на Сергея.

— Человек умер, конечно. Высох весь — еще бы, пролежал две недели…

Руки его вдруг застыли на половине движения. Длинный стонущий скрип раздался у них за спиной — словно от невидимого усилия начала расщепляться какая‑то половица.

Оба они обернулись.

В коридорчике, который соединял комнату с кухней, находился, по‑видимому, небольшой, ранее незаметный чулан, и теперь прямоугольная дверца чулана медленно отворилась, а из темного, пугающего его нутра мрачно высунулось что‑то, напоминающее человеческую фигуру. Но — бесформенное какое‑то и даже, кажется, безголовое.

У Сергея пересохла гортань. А эксперт побледнел, и лицо вдруг оделось блестящими каплями пота.

— Ч‑ч‑что т‑т-такое?..

Мертвые губы слипались.

Однако дверца чулана продолжала движение — из‑за блеклого пластика вывалилось нечто тряпичное и, взмахнув рукавами, безжизненно распласталось по коридору.