Андрей Столяров - Боги осенью [Авторский сборник]

— Извините, товарищ сержант, — сказал Сергей. — Я действительно вас отвлекаю. Прошу прощения…

И пошел через площадь, чувствуя у себя за спиной пронзительное милицейское наблюдение.

Со смертью один на один.

И однако, сворачивая на проспект, он, не выдержав, обернулся: дядя Миша торчал на пустынной площади как истукан, и отсюда казалось, что в нем нет ничего человеческого.

Сергей вяло махнул ему зачем‑то рукой, но нахмуренный дядя Миша даже не шелохнулся…

Дома его ожидало некоторое потрясение.

Когда он, задержавшись немного у почему‑то увядающих гладиолусов, разрыхлив отвердевшую землю и выдернув два‑три сорняка, неохотно, с каким‑то даже нехорошим предчувствием поднялся через веранду в зашторенную гостиную, то увидел там Ветку, сидящую так, словно она проглотила кол, а напротив нее — тоже выпрямленную седую старуху, у которой проглядывала на макушке лысинка из‑под редких волос.

Это старуха была ему вроде бы незнакома. И лишь когда она обернулась на звуки шагов, поведя головой и даже, как показалось Сергею, скрипнув суставами, то он, чуть не споткнувшись, узнал в ней изменившуюся Семядолю.

Выглядела она ужасно. Если раньше старение тронуло ее лишь чуть-чуть, то теперь она находилась будто в преддверии смерти: вся увядшая, покрытая старческими морщинами, причем кожа, как у рептилиий, давала землистый отлив, а мешки под глазами казались заполненными чернилами. Хуже всего были волосы: очень жидкие, вылезающие, по‑видимому, целыми прядями — голова из‑за этого походила на плотницкую болванку, а на темном, унылом и явно непроглаженном платье красовались неряшливые пятна еды — их как будто счищали, но так до конца и не счистили. И высовывались из‑под мятой юбки чулки доисторического происхождения. Где она такие чулки раскопала? Сергей просто не представлял, что можно так измениться за несколько дней. Почему‑то на кладбище она выглядела заметно приличнее. Или, может быть, расстояние скрадывало детали?

— Добрый день, Маргарита Степановна, — протяжно сказал он. — Вы ко мне? Извините, я тут слегка задержался… Может, чайник поставить? День сегодня — печальный…

В замешательстве он обернулся к Ветке, рассчитывая на нее, но благоразумная Ветка, конечно, уже испарилась — только скрипнула дверь, закрываемая, по‑видимому, поплотней, да едва различимо прошелестели шаги по направлению к кухне. Ветка не желала участвовать в разговоре.

Впрочем, может быть, это было и к лучшему — Семядоля, по‑прежнему выпрямившись и дернув деревянной щекой, приказала директорским голосом, который звучности не утратил:

— Ничего не надо! Сядьте, Сережа!

Интонации были — как будто она разговаривала на педсовете.

Сергей робко сел.

А Семядоля, дождавшись, пока он устроится на диване, объяснила, показывая, что возражений она не потерпит:

— Разговор у нас будет, Сережа, очень серьезный. Попрошу меня поэтому не перебивать и внимательно отнестись к тому, что вам будет сказано.

— Разумеется, — быстро кивнул Сергей.

— Говоря откровенно — настроения в коллективе складываются ненормальные. Школьники чересчур взбудоражены, я не знаю, как нам удастся теперь наладить учебный процесс. Их родители — и возмущены, и напуганы одновременно. Впрочем, родителей в такой ситуации можно понять. Я не умаляю вины милиции, которая создала вокруг школы нездоровую обстановку, — да и бог с ней, с милицией, пусть милиция сама отвечает за все, — но как представитель администрации я не могу пройти мимо того, что отдельные учителя нагнетают своими поступками некоторую напряженность. Я не могу пройти мимо того, что они поддерживают в опасных заблуждениях учеников — возбудимых и пока еще не имеющих четкого мировоззрения. И конечно, я не могу допустить, чтоб они, пренебрегая традициями, противопоставили себя коллективу. Это совершенно немыслимо. Как директор государственной школы я обязана принять меры — это мой долг. Я надеюсь, что вы, Сережа, догадываетесь, что я имею в виду?

— Нет, — с изрядной долей враждебности ответил Сергей.

Тогда Семядоля понурилась, а затем, как будто в кукольном фильме, чуть-чуть довернула лицо и уставилась на Сергея глазами из мутного целлулоида.

Дряблые веки сморгнули.

— Прекратите, — сказала она — голосом, от которого у Сергея мурашки пошли по коже.

— Что именно прекратить?

— Все, что вы делаете…

— Я не понимаю, Маргарита Степановна…

Семядоля наклонилась вперед, и землистое, как у смерти, лицо ее неприятно приблизилось.

— Мы же с вами взрослые люди, Сережа. То, о чем я не хотела бы упоминать, как вы знаете, распространяется не только на школьников: под ударом находятся, к сожалению, и многие учителя — потому что по роду занятий мы как бы возвращаемся в детство. Мы живем с этим детством, мы с ним ежедневно соприкасаемся, и оно, разумеется, накладывает на нас явственный отпечаток. Мы гораздо более восприимчивы к темноте, чем другие. Понимаете, сохранился, ну скажем, этакий родничок — просто кости не отвердели, и в этом месте мы патологически уязвимы: стоит сильно ударить — и начинается адская боль. Правда, вас еще по‑настоящему не ударили…

— Это я понимаю, — негромко сказал Сергей.

— Но когда ударят по‑настоящему, будет поздно. Может быть, вы тогда и захотите что‑нибудь изменить — но уже не получится, действие станет необратимым. И, по‑видимому, бессмысленно спорить с тем, что существует века, с тем, что, несомненно, выходит за пределы нашего понимания. Вероятно, не следует замахиваться на вечное. Так всегда было и так будет — тоже всегда. И не нам с вами менять что‑либо в этом круговороте. А к тому же все то, о чем я не хотела бы упоминать, если рассуждать объективно, выполняет и некоторые полезные функции. Жизнь — ведь это не только радость и смех, жизнь — одновременно и все темное, что спрятано в человеке, его древние страхи и его инстинкты животного. От этого никуда не уйдешь. И, по‑моему, дети должны на опыте убедиться в том, что темные стороны мира действительно существуют, и в дальнейшем не переступать границу реальности. Так, наверное, будет лучше для них. А издержки здесь весьма незначительны, ну — один, ну, от силы, два школьника в год, это ведь ерунда, согласитесь, Сережа. Ведь гораздо больше людей погибает в дорожно-транспортных происшествиях. Не отказываемся же мы на этом основании от автомобилей…

Она вновь замолчала и, наверное, машинально уставилась на него. Ощущалось что‑то бездушное — словно действовало и говорило искусственное создание.

От нее даже слабо припахивало пластмассой.

— Короче, — грубовато спросил Сергей, — что вы, Маргарита Степановна, предлагаете?

Семядоля придвинулась и сказала — едва шевельнув губами: