Андрей Столяров - Боги осенью [Авторский сборник]

Тень, как будто амеба, бесшумно переместилась вперед и расправилась, оказавшись теперь в свободном пространстве. Сергей в эту секунду ясно видел ее: гладкая лиловая кожа, перечеркнутая морщинами, над отеками пальцев — желтоватая кромка ногтей, и обрубок запястья, сидящий на сером бетоне. Словно высунулась из‑под земли рука великана. Значит, вот как Альдина выглядит по‑настоящему.

Топорик у него задрожал.

— Мне нужен Дрюня, — сказал он, пытаясь придать голосу твердость. — Отпусти Дрюню, и я обещаю, что сразу уйду. Давай разграничим сферы существования. У меня будет — день, а у тебя — ночь и вечер…

Он действительно верил тому, что сейчас предлагал. Но Альдина придерживалась, по‑видимому, другого мнения.

— Хо‑хо‑хо, — сказала она с деревянными паузами, и не сразу дошло, что это означает веселье. — Хо‑хо‑хо! Какой ты теперь стал сговорчивый! Только жаль, что твоя сговорчивость уже ни к чему. Тот, кто сгинул во мраке, оттуда не возвращается. Это было бы нарушением всех правил и всех традиций. Своего щенка ты поэтому больше никогда не увидишь. Но себя самого ты, наверное, еще можешь спасти. Если ты сейчас оставишь девчонку, а сам вернешься домой. Я тогда даже, пожалуй, не трону твою подругу. Ветка — так ты ее, по‑моему, называешь? Или, может быть, ты рассчитываешь на оружие, с которым пришел? Ерунда, оружие здесь бессильно.

Черный указательный палец бесшумно вытянулся к нему, кромка ногтя на нем была действительно желтоватая, а лиловая кожа — сухая и пыльная, как у питона. Волна дикого холода вдруг коснулась Сергея, промерзая, заныли ладони, он взмахнул топором и заметил, как лезвие проскочило сквозь потустороннюю мякоть — вероятно, безбольно и не нанеся повреждений.

Палец медленно распрямился.

— Ну вот видишь, — назидательно сказала Альдина. — Нет такого оружия, которое могло бы поранить меня. Ты, по‑моему, в этом только что убедился. Отдавай мне девчонку и возвращайся домой.

Все‑таки она почему‑то нервничала. У нее отсутствовало сколько-нибудь сформированное лицо, а высокий безжизненный голос не обладал интонациями. И тем не менее какое‑то беспокойство чувствовалось — в суетливых подергиваниях, в настойчивости, с которой она торопилась его отправить. Точно все же она его слегка побаивалась. И, наверное, если б Альдина сумела свое беспокойство скрыть, то Сергей, вероятно, так никогда ни о чем бы и не догадался, но поскольку она волновалась, он заметил вдруг под указательным пальцем рубец и в каком‑то озарении понял, что это от игрушечной сабли.

Вот, оказывается, в чем было дело! Занесенный топорик остановился и потянул руки вниз. Потому что он и в самом деле ни на что не годился. Мертвое, беспомощное железо. Сергея бросило в дрожь. У него даже локти ослабли, как будто не способные двигаться. Какой все‑таки он безнадежный болван! Разжевали, казалось бы, поднесли на серебряном блюдечке — на, глотай, но и этого почему‑то не сделал. А ведь все так доступно и лежит на поверхности. Он как будто опять услышал недавний рассказ: «У меня, Сережа, был с собой меч, знаете, такой — палка оструганная, и прибита короткая поперечина вместо эфеса». Ведь Котангенс потому и погиб, что в этот раз у него была действительно палка — чуть заточенная, но не ставшая, как хотелось бы, настоящим оружием. Вот в чем дело — мир детей, оказывается, умеет обороняться.

Теперь только б добраться каким-нибудь образом до багажника.

Сергей сделал легкий, почти незаметный шажок назад, и сейчас же девочка Муся, наверное высунувшись, прошелестела:

— Дядя Сережа, я знаю, чего она опасается…

— Я тоже знаю, — не поворачиваясь, ответил Сергей. — Муся, ты могла бы тихонько открыть багажник?..

— Могла бы…

— Давай побыстрее…

Он скорее почувствовал, чем услышал звяканье связки ключей, а затем осторожное передвижение Муси к задней части машины. Она ступала на цыпочках и, наверное, пригибалась. И ползла еле‑еле, чтобы Альдина ее не заметила. Сергей хотел сказать ей, что ключ — плоский такой, разлапистый, но побоялся, что Альдина насторожится. Он еще весь дрожал от своего внезапного озарения, и теперь лишь прикидывал, как выиграть хотя бы немного времени. Хоть чуть-чуть, хотя бы одну минуточку. Только чтобы девочка Муся успела открыть багажник. Ему очень нужна была эта одна минуточка. Но Альдина, вероятно, почувствовала, что он догадался. Или, может быть, не почувствовала, а просто потеряла терпение. Во всяком случае, она приблизилась метра на полтора и сказала, отбросив уже не требующуюся учтивость:

— Я гляжу, что разговаривать с тобой бесполезно. Это ж надо, какой упрямый учителишка попался! И кошмаров он не боится, и собственная жизнь ему не нужна. Ну, теперь пеняй на себя, больше не на кого… — Она медленно, как огромный куст, распрямилась и добавила, пожалуй, с некоторым уважением: — А вообще‑то ты, наверное, правильно делаешь, что не веришь. Я б тебя в живых все равно не оставила. Так, по крайней мере, погибнешь сражаясь…

Она, будто локатор, поймала Сергея в фокус и, слегка довернувшись, неторопливо двинулась на него — чуть подрагивая кончиками согнутых пальцев. От нее исходили волны мертвого холода. Сергей медленно отступал, помахивая топориком. Он уже ощущал, как твердеет на лице открытая кожа. Лед тупыми иголками накапливался в груди. И когда отступать дальше уже было некуда, когда тело Сергея коснулось машины, поставленной поперек, и когда девочка Муся за его спиной прошептала: «Сейчас, дядя Сережа, минуточку»… — а он сам хотел крикнуть: «Не надо, Муся!.. Беги»!.. — из‑под арки двора вдруг раздалось громкое: «Стой! Стрелять буду»!.. — а вслед за этим из кривоватого зева ее вывалился запаренный дядя Миша и, как полицейский из фильма, присел — жестко выставив локти и угрожая зрачком пистолета.

— Стой! Не двигаться!..

Фуражка почему‑то слетела. Альдина тут же беззвучно развернулась к нему и, как локатор, опять поймала в фокус пальчатой чаши.

— Назад, дядя Миша!.. — надсадно крикнул Сергей. — Отходи от нее!.. Не давай прикасаться!..

Голос его сорвался.

Но дядя Миша как будто не понимал — в свою очередь дико гаркнул: «Серега!.. Уматывайте отсюда!..» — а затем, в самом деле как полицейский, еще больше присев, начал часто палить в надвигающееся ночное чудовище. У него не только слетела фуражка, но и волосы на голове поднялись, а рубашка синего цвета вздулась на спине пузырем. Было ясно, что за этим последует.

— Назад, дядя Миша!..

— Трах‑бах‑бах!..

Выстрелы звучали невнятно, словно превратился в подушку воздух двора — так, не громче, чем откупориваемая бутылка. И по‑видимому, они не оказывали никакого влияния на Альдину, точно пули без следа испарялись, не долетев.