Андрей Столяров - Боги осенью [Авторский сборник]

— Ну, один такой есть, подлец, — кивнул я.

— Но ты же не пойдешь его убивать из‑за своей ненависти?

— Если я его убью, меня просто посадят. Вот еще — получить десять лет из‑за этого хмыря!..

— Нет, не в этом дело, — непримиримо сказал Геррик. — А если бы ты имел возможность убить его так, чтобы тебя даже не заподозрили? Ну, например, нанять киллера, как ты только что предположил, или подстроить несчастный случай? И насчет тебя — ни у кого никаких намеков? Ты же все равно не станешь его убивать? Для тебя это неприемлемо по твоему образу жизни. Помнишь, ты тогда назвал меня… м‑м‑м… убийцей? Несправедливо, конечно, но — и у нас точно так же. Убить ничего не подозревающего человека на расстоянии — противоестественно. Это чудовищно, это подло, это значит — опозорить себя до скончания времен. На такое не пойдет ни один из лордов. Простолюдин, может быть, — да! Лорд — ни за что на свете! Он покроет позором не только себя, но и весь свой Дом. — Геррик, кажется, почувствовал, что не убедил меня, потому что оперся о стол и наклонился вперед всем телом. Закачались льняные локоны, чуть завитые на кончиках. — Как бы тебе лучше объяснить это? Вот аналогия: вы воевали недавно с одной из своих республик. Крошечная такая республика, в горах, верно?..

— Да, позорная была война, — поспешно сказал я.

— И вы эту войну проиграли. Маленький народ вдруг победил огромное государство. Не будем сейчас выяснять, почему так случилось. Но ведь вы могли бы и выиграть эту войну — одним ударом, если бы применили свое ужасное оружие, поражающее все и вся. Вы, по‑моему, называете его атомной бомбой? Почему вы не сбросили атомную бомбу на их столицу? Война была бы закончена в один день…

— Это было невозможно, — выпрямившись, сказал я. — То, что ты говоришь, и в самом деле чудовищно. Погибли бы сотни тысяч ни в чем не повинных людей. Дети, старики, женщины. Это не укладывается в рамки нашей морали.

— Они же все равно гибли, — сказал Геррик. — Гибли во время бомбежек, во время штурма городов и поселков. Не вижу разницы — убивать осколочной бомбой или атомной. Что такое атомная бомба? Это просто тысяча обыкновенных бомб, соединенных вместе…

Он — ждал.

— Нет, невозможно, — наконец сказал я. — Существуют вещи, которые мы делать просто не в состоянии. Мировое сообщество немедленно осудило бы эту акцию. Нас назвали бы преступниками и исключили бы из всех международных организаций. Мы оказались бы в полной политической изоляции.

Тогда Геррик разогнулся и поднял палец.

— Вот в такой же изоляции оказался бы любой из нас, попытайся он применить для своих целей снайперскую винтовку. От него отшатнулись бы собственные союзники. Был только один человек, который осмелился нарушить этот великий закон.

— Кто? — спросил я.

— А зачем тебе знать?

— Ну — интересно…

Знакомая светлая молния полыхнула в глазах Геррика. Он отвернулся к окну.

Плечи — сгорбились.

— У этого человека нет имени, — не сразу сказал он. — Теперь его называют — Изгой…

Так мы поговорили. Вероятно, все это требовалось хорошенько обдумать. Вот только думать мне было абсолютно некогда, потому что в тот же день, к вечеру, когда я после часового отсутствия вернулся из магазина, я услышал доносящиеся из комнаты Геррика голоса на незнакомом мне гортанном, звенящем и прищелкивающем языке — так могли бы говорить птицы, если бы обрели речь, — а едва я поставил на пол тяжеленную сумку, как в кухне появилась Алиса.

Собственно, о том, что ее зовут Алиса, я узнал несколько позже, а в тот момент она просто возникла сбоку от дверного проема, будто бы не вошла, а материализовалась из воздуха, — сразу же развернулась на носках в мою сторону, чуть присев и держа в кулаке выставленный жалом вперед короткий кинжал.

Ну вот и принцесса, обреченно подумал я.

В том, что передо мной именно принцесса, я нисколько не сомневался. Кому еще могло принадлежать это надменное, будто мраморное лицо, окруженное бутоном волос бронзового осеннего цвета, рыжина их умопомрачительно оттеняла нежную кожу на скулах. Кому могла принадлежать горбинка носа, ярко-алые губы, влажные и, видимо, горячие одновременно, за которыми угадывалась сахарная белизна зубов? Кому могли принадлежать тонкие и вместе с тем сильные пальцы, сомкнутые сейчас на рукояти кинжала?

— Привет, — выдохнул я.

Трудно сказать, почему она тогда не ударила сразу. По ее представлениям, как я позже стал их понимать, это было бы правильно и, более того, вполне естественно. Воин должен был отразить первый, так называемый проверочный выпад. Но она не ударила и тем самым, вероятно, сохранила мне жизнь. А уже в следующую секунду в проеме дверей вырос Геррик и, гораздо лучше меня оценив ситуацию, быстро сказал:

— Это — моя сестра, Алиса…

— Ну ты даешь… — только и вымолвил я, с трудом переведя дух. — Мог хотя бы предупредить…

С шорохом завалилась на бок осевшая сумка с продуктами. Никто даже не дрогнул. Однако глаза у Алисы расширились и налились необыкновенной, в отличие от Геррика, синевой. Кинжал куда‑то исчез. Лицо из мраморной маски превратилось в обыкновенное, человеческое. Она, кажется, растерялась и, отступая на шаг, одновременно выдвинув вперед ногу в кроссовке, сделала нечто вроде придворного книксена.

— Простите, милорд, я не знала… — вспыхнула, поймав странный взгляд Геррика. — Еще раз простите, милорд, я делаю что‑то не так? Это не по зломыслию, ваша милость. Я не имела чести быть вам представленной. Будьте снисходительны к бедной провинциалке. В каждом Доме — свои обычаи…

Она по‑ученически беспомощно посмотрела на Геррика. Тот, как простуженный, трубно кашлянул.

— Это не лорд… кгм… сестра…

— Не лорд?

— Кгм… Извини…

Тогда Алиса стремительно выпрямилась. И голос ее зазвенел, будто натянутая струна.

— Какого черта! — воскликнула она в негодовании. — Значит, я, как в цирке, выламываюсь перед простолюдином? Ты чересчур мягок, брат! У них и так слишком много данных им прав. Если это простолюдин, то почему он обращается к тебе на «ты»? Почему он непочтительно отвечает и почему он не называет тебя «мой господин»?!

— Он спас мне жизнь, — с запинкой пояснил Геррик. — Он сражался рядом со мной. Он — достоин. И я… Я посвятил его в воины…

Взгляд Алисы стал испытующим.

— Это посвящение… Оно было официальным?

— В какой‑то мере, сестра…

— Ах, вот как!..

— Я тебе потом все объясню, — поспешно сказал Геррик. С некоторым удивлением я отметил, что он тоже слегка покраснел. А с лица слетело высокомерие, и оно стало несчастным. — Пока оставим этот разговор, сестра…

Обо мне они как будто забыли.

Я нагнулся и начал разбирать сумку с продуктами. Достал творог, молоко, плоскую упаковку сыра.