Андрей Столяров - Боги осенью [Авторский сборник]

Сноп желтого солнца ударил из‑за распахнутой двери.

— Быстрее! — прошипел Геррик.

Мы выскочили в переулок. Был он короток, но довольно широк — образованный задниками домов, выходящих на Невский, пустой, залитый солнцем, с рядами дорогих легковушек, приткнутых в ожидании хозяев. Оцепенелыми насекомыми сгрудились они у тротуара.

И в тот момент, когда мы с Герриком выбежали туда с черного хода, одно из таких насекомых на противоположной стороне улицы дернулось хитиновым телом, мотор зарычал, шины противно взвизгнули по асфальту и каплевидная обтекаемая махина выпрыгнула из переднего ряда.

Я до сих пор иногда вижу эту картину: туман ветхого солнца в скверике, которым заканчивался переулок, гладь асфальтовой части, белая разделительная полоса и непроницаемая стрекозиная выпуклость ветрового стекла машины. Увеличивалась она как капля, сорвавшаяся с крыши. И я также вижу бледное, ставшее вдруг очень рельефным лицо Геррика, его чуть приподнятую твердую верхнюю губу, его глаза, ярко-выпуклые, точно из отшлифованного хрусталя. Я вижу, как он поворачивается и выставляет вперед ладонь и как начинают слабо, почти невидимо светиться кончики его пальцев, газовые стремительные огоньки от них, как прежде, не отделяются, но машина запрокидывает два колеса, будто наехав на кочку, разворачивается, со скрежетом обдирая мостовую багажником, и, уже окончательно перевернувшись, врезается в светлую «волгу», которая от удара тоже подпрыгивает.

Полыхнуло так, что напрочь сдернуло стекла в ближайших окнах.

Я непроизвольно рванулся.

— Куда?.. — клещами перехватив мою руку, закричал Геррик.

— Пусти, там — люди горят!..

— Какие люди?

— Говорю — пусти!..

Он тащил меня в ближайшую подворотню.

— Нет там никого. Уже всё — сгорели…

И действительно, огневой желтый пузырь разодрался и лишь крохотные язычки пламени доплясывали на блестящих капотах.

Перевернутая машина последний раз дрогнула и затихла.

Из‑под грязного, с проплешинами ржавчины днища выползал густой смрадный дым.

— Это был не Тенто, это были ваши, — сказал Геррик. — Хотя я вовсе не исключаю того, что в данном случае Тенто мог пойти на сотрудничество с так называемыми органами. Ему кажется, что победа над Домом Геррика близится, еще одно усилие, — он не хочет упустить свой шанс. Ну что ж… Законы этого не запрещают. Правда, помимо законов существуют еще и некоторые негласные правила. Несотрудничество с властями аборигенов — одно из главных. И тем не менее это уже правила, а не законы. Соблюдение их — личное дело каждого Дома. Дом Тенто вполне мог пренебречь правилами…

— Кто такой Тенто? — спросил я, жадно прихлебывая горячий чай.

Геррик остановился посередине кухни и посмотрел на меня сверху вниз.

— Тенто? Для тебя это, скорее всего, не имеет значения. Тенто — это человек, который преследует меня всю жизнь. Еще с того времени, когда я был пятилетним мальчишкой. Да‑да, первый удар был нанесен именно в те годы. Я тогда выжил чудом. Просто один из нас должен умереть, он или я. — Губы его раздвинулись в беспощадной улыбке. — Лучше, конечно, если это будет — он. Однако то, что подключены местные спецслужбы, мне не нравится. Дело здесь вовсе не в том, что они могут быть нам слишком опасны, — ерунда, с любыми спецслужбами аборигенов справиться можно, главная трудность — что у нас совсем нет сил. И я просто не могу распылять их на такие мелочи… — Он одним глотком выпил свой остывающий чай, поставил чашку и побарабанил пальцами по подоконнику. — Не нравится мне это, очень не нравится…

Что тут можно было ему сказать? Мне самому это тоже не очень нравилось. Одно дело — приключение, захватывающее великолепной игрой, необычность, прорыв сквозь муторную рутину жизни, звездные лорды, как я их называл про себя, поединки на мечах и, может быть, разных там бластерах, спасение пока никак не проявивших себя звездных принцесс, и совсем другое — наши родные и таинственные спецслужбы. Это уже не приключение, это борьба не на жизнь, а на смерть, это неопрятная кровь, холодная липкая грязь, мучения. В приключении герой даже погибает красиво, а здесь — будут бить пистолетом по почкам и выпытывать сведения. В конце концов, без особых затей упрячут в лагерь. Просто чтобы человек был у них под контролем.

Я вяло заметил:

— Нам еще повезло, что у него случилась осечка. А представляешь, если бы он тебя застрелил?

Геррик повернулся ко мне и поднял бровь.

— Это была не осечка, — медленно сказал он.

— Не осечка? Тогда что же?

Несколько секунд Геррик смотрел на меня, видимо что‑то соображая, а потом все так же медленно произнес:

— Включи телевизор.

— Зачем? — спросил я.

— Включи-включи, сейчас увидишь…

Замерцал экран, и появилась на нем бесконечная колонна повозок, движущихся по какой‑то равнине. Голос диктора сообщил, что началась эвакуация руандийских беженцев из Заира. Войска Леона Кабиллы — уже в шестидесяти километрах от Киншасы…

И вдруг экран безнадежно погас. Будто вырубили свет сразу во всей квартире.

Стала видна пыль на выпуклой серости кинескопа.

Я обернулся к Геррику.

— Вот именно, — подтверждая, кивнул он. — Так будет с любым механизмом или устройством. Капсюль в патроне не сработает, порох не воспламенится, двигатель на полном ходу превратится в глыбу слипшегося металла. Ты помнишь, как давеча перевернулась машина?..

— Любопытно, — сказал я. — И как тебе это удается?

Геррик безразлично пожал плечами.

— Не знаю, удается, мы с этим рождаемся… — И, по‑видимому, заметив на моем лице тень недоверия, поспешно добавил: — Ты же не знаешь, например, как работает телевизор. Ты его просто включаешь — и все. Просто пользуешься. Мне вообще странны все ваши приборы и оборудование. Наука ваша, занимающаяся созданием агрегатов. Зачем агрегаты, если тебе даны тело и разум?

— Значит, из огнестрельного оружия тебя убить нельзя?

— Только мечом на поединке, один на один, — ответил Геррик.

— А если издалека, скажем из снайперской винтовки?

— Тенто на это не пойдет, он же не сумасшедший. Это запрещено Законами Чести.

— Законы — это законы, а жизнь — это жизнь, — заметил я. — Если твой Тенто решит, что так победить проще, что ему помешает выстрелить или — если не самому — нанять профессионального снайпера? Заказное убийство сейчас стоит совсем недорого.

— Ты ничего не понял, — внятно сказал Геррик. — Законы Чести — это не ваши законы, писанные по бумажке, нарушать которые может каждый, пока его не поймают. Законы Чести — это сама наша жизнь. Их преступить невозможно, даже если это сулит чрезвычайные выгоды. Вот ты, например, — у тебя есть человек, которого ты по‑настоящему ненавидишь?