Алексей Федорочев - В тени отца

Договориться — то удалось, а вот из откомандированной части домой вернулись только четыре офицера, и Машкиного отца среди них не было.

Восточное наследство, головная боль нашей империи. Саудовский принц, совершая турне по Европе, сделал остановку в Петербурге, да там и застрял, влюбившись в младшую дочь императора — великую княжну Елену. Княжна была сосватана чуть ли не с пеленок, но именно тогда произошел разрыв помолвки, принц Генри вопреки всем договорам женился на другой. Международный скандал, обмен гневными грамотами, высылка послов, в общем, свистопляска та еще! Ну и, понятное дело, девушке — то обидно! Идти за кого попало нельзя, а все остальные принцы уже заняты!

А тут: красавчик, настоящий принц, еще и наследник, в отличие от предателя Генри. Дорогими подарками заваливал, даже серенады под окнами по непроверенным данным пел! Судя по тому, что свадьбу сыграли неприлично быстро, не устояло не только девичье сердце, но и весь остальной ливер. И как — то очень удачно разрешились и религиозные препятствия, и остальные преграды.

Вывод: для арабов наша империя справа, потому что «направу ехати — женату быти».

Вся эта история случилась задолго до моего рождения, и знать бы я о ней не знал, если бы не последующие события. Сначала умер король — папа Фирсал ибн чего — то там, на трон взошел женатый на нашей принцессе принц Абдалла. А семь лет назад скоропостижно скончался и он, оставив единственного наследника — несовершеннолетнего Сауда, по совместительству — внука нашего императора. Ну, чем не повод вмешаться в дела далекой Аравии?

Учитывая, что в том регионе традиционно сохранялось высокое влияние Великобритании и Франции, мы явно полезли играть не в свою песочницу. И уже резвящиеся в ней «детишки» очень не хотели пускать туда нового игрока. Совочками и ведерками нас били долго. И до сих пор иногда получаем, но это уже мелкие пакости по сравнению с тем, что творилось семь лет назад.

Так что Машкину историю я выслушал, принял к сведению и… тут же забыл, проводив девчонку до дома. Лично нашей семье вялотекущая где — то на другом краю мира гражданская война шла только на пользу: новые боевые действия — новые заказы отцу — новые поступления на его банковский счет. Уж эту — то цепочку я отлично понимал даже в шестнадцать лет.

Мы с отцом не поменялись в одночасье. Но я, вероятно, просто устал от своей ненависти, и хрупкое, робкое перемирие между нами так и продолжалось весь май и июнь. Я снова стал просиживать часами в его лаборатории, помогая и расспрашивая, а отец, боясь меня вспугнуть, рассказывал, над чем работает, учил редким приемам, а иногда вообще закатывал целые лекции. И, наверное, я впервые осознанно понял мать: видя его таким увлеченным, если не сказать — вдохновленным, невозможно было оставаться к нему равнодушным.

Казалось мне или нет, но в своей вотчине он сбрасывал года, которые в обычное время тянули его вниз. Там он выпрямлялся, расправлял плечи и снова становился тем гигантом, каким виделся в смутных детских воспоминаниях. Тем, кто подбрасывал меня к потолку, вызывая восторг, тем, кто катал на плечах, даря целый мир. Тем, кем я гордился: «Смотрите, люди, завидуйте! Это — мой папа!!!»,

И впервые в середине мая я сам нарушил сложившееся между нами негласное табу:

— Расскажи о ней.

Мне не надо было пояснять, о ком я спрашиваю.

— Что именно?

— Знаешь, я тут вдруг понял, что почти ее не помню. Рыжие волосы, солнечная улыбка, а пытаюсь в голове сложить лицо — не получается. Какая она была?

— Она была… — он мечтательно улыбнулся, — Яркой! Впервые я увидел ее во дворце…

— Во дворце?! Ты?!

— По — моему я уже рассказывал тебе, что почти десять лет отслужил придворным артефактором.

— Не помню…

Может когда — то и рассказывал, но я на самом деле не помнил.

— Что сказать… было такое в моей биографии. Ей было семь лет. На каком — то чаепитии, уже не помню, в честь чего, она уселась ко мне на колени и заявила, что когда подрастет — выйдет за меня замуж.

— А ты?

— Посмеялся, конечно! Мне уже тогда было пятьдесят с лишним, не думаешь же ты, что я серьезно отнесся к словам крохи?

— И?..

— Годы шли, а она не отступалась. Почти преследовала. Не поверишь — бывало, прятался по коридорам от сопливой девчонки! Когда ей исполнилось тринадцать, у меня состоялся серьезный разговор с его величеством.

— С его величеством?!! — неверяще переспросил, потому что умом я понимал, что отец крут, но то, что он запросто беседовал с императором!!! Этот факт не спешил укладываться в моей голове!

— Чему ты удивляешься? Свою воспитанницу он любил! А по слухам — не просто воспитанницу, а родную дочь! — добил меня отец.

Дар речи мне отказал. Это что же получается? Я внук императора?!!

— Не спеши радоваться! — сполна насладившись всей палитрой сменяемых чувств на моем лице, опустил меня с небес на землю родитель, — Родственницей в каком — то далеком колене она ему приходилась, но вот дочерью — вряд ли. Он ее так никогда и не признал.

— А может…

Отец перебил, не дав договорить глупость:

— Невзирая на гнев императрицы, он признал пятерых своих детей от разных женщин. О Наде — да, слухи ходили, но он их пресекал. Так что, скорее всего это были досужие разговоры. К тому же на него она не была похожей ни в детстве, ни потом.

«Есть вероятность, что я могу быть внуком императора!» — мыслить о чем — то еще я был не в состоянии.

— Я к чему это тебе говорю: летом ты уедешь в Петербург. Или ты передумал поступать в университет?

— Нет! — я наконец — то пришел в себя и стал готов внимать дальше.

— Та история, она, конечно, уже забылась, но запрет на посещение столицы с меня не снят, и ты будешь там один, я даже навестить тебя не смогу. И теоретически к тебе могут подойти люди с какими — нибудь предложениями, заморочить, вскружить голову… Я хочу, чтобы ты навсегда зарубил себе на носу: ты правящей семье не родственник. Думать иначе — опасно. А, чтобы совсем спустить тебя на землю, рекомендую всегда помнить, что ты еще внук сапожника из Одессы!

— Какого еще сапожника? — переход от дворцовых небожителей к лицу с прозаической профессией оказался неожиданным.

— Самого обыкновенного! Исы Ароновича! И Сары Абрамовны — его жены! Ой — вэй! Лышэньки! Наш Пэсэх таки умный рэбенок! А я всехда это зналы! — отец так натурально изобразил неповторимый одесский говор, что я воочию представил себе типичную еврейскую мать, произносящую эти слова. — Знал бы ты, сколько лет я вытравливал из себя этот колорит!

— То есть ты, я… евреи?..

— Ты нет. Да и я уже по большому счету… Какой из меня еврей? Выкрест я. Надеюсь, всевышнему все равно, какие молитвы я ему возношу и каким образом обращаюсь. — Отец ненадолго замолк, углубившись в воспоминания, — Ты просто не представляешь себе тех времен, а в книгах этого не прочитаешь: мировая война только закончилась, кругом разруха, нищета, грязь… Как тараканы из всех щелей повылазили какие — то юродивые, пророки, оракулы, бандиты, агитаторы… На одной улице могли призывать свергать императорскую власть, а на соседней — собирать подписи и пожертвования в их поддержку.