Владимир Ильин - Замыкание [СИ]

Князь замер, удерживая кончик уса. Затем нервно покрутил пальцами.

– Безусловно, этот вопрос преждевременный… Тем более, наверняка иные ваши дети состоят в полку и возглавят его, когда придет время.

Давыдов резко встал, шагнул к углу комнаты и отточенным движением выудил из стоящего там ящика две бутылки шампанского.

Затем решительно двинулся из камеры на выход. Громко прошествовал по коридору. И со словами «Дорогая, вы правы, я болван! Но я люблю вас!» – ушел мириться.

– Вот и отлично, – лег я обратно на топчан, придержав ворохнувшегося мышонка.

Тишина камеры слегка нервировала, заставляла искать признаки бушующей наверху схватки. Чудились вибрации земли и отзвуки грохота в воздуховоде – но мы были слишком глубоко под землей, чтобы в самом деле что-то ощущать.

А я был слишком неопытен, чтобы представить, как может выглядеть масштабное столкновение. Все, что досталось от прошлой мировой войны – черно-белые пленки бесцветного неба, уставшего от войны, под которым брела пехота. Фото лунного ландшафта до горизонта, который и сейчас не зарастал травой. Старые и новые карты, указывающие, как изменились русла рек, и где появились новые горы.

Сходились сотни и сотни сил, желаний, страстей. Отчаяние и ненависть, любовь и самопожертвование – все там было, вместе с долгими ночами в поле под дождем. Мировая оставила после себя князя Юсупова и ДеЛара, князя Черниговского и Давыдова – разных, но одинаково жестких людей, которых знала вся империя – равно как не знала почти никого из их детей и внуков. Смею предположить, что они тоже предпочли бы мир боевой славе – как берегут спокойствие границ и городов для собственных детей. И не пощадят никого, кто пожелает принести войну в столицу их страны.

– Ротмистр, мое почтение, – ввалился слегка растрепанный Давыдов в полузастегнутом мундире. – Дама против детей! Веду переговоры! – Подхватил еще две бутылки шампанского из ящика, кивнул мне и исчез в прежнем направлении.

– Ротмистр, что такое безопасные дни? – Через десяток минут деликатно поскребся он в дверь и осторожно заглянул внутрь.

– Когда каска на голове, господин полковник!

– Ха! Наивная! – Закрылась было дверь.

Но тут же распахнулась, чтобы Давыдов мог забрать еще две бутылки.

– Мало ли что, – доложил он с таинственным видом и отбыл.

Это еще он не знает, что бывает рождаются дочери. У меня-то все надежно, а там пятьдесят на пятьдесят.

Словом, я продолжил изучать потолок, стараясь не слышать окружающее пространство.

Давыдов вернулся через час, и, тяжело дыша, сел на ближний к выходу край топчана. Мундир был просто наброшен на плечи, обувь отсутствовала, а концентрированным дыханием можно было обеззараживать.

С гулом выдохнув, Василий Владимирович встал на ноги, чуть качнувшись, с неким сомнением посмотрел на дверь. А затем на оставшиеся бутылки. И сделал выбор.

– А как же новый год? – Уточнил я, глядя на оставшиеся три емкости.

– Еще принесут, – отмахнулся господин полковник. – Я человек опытный! – заскреб он свободной от шампанского рукой по мундиру, пытаясь попасть ладонью во внутренний карман. – Вот! – С гордостью продемонстрировал он мне Малую Императорскую Печать.

Которая, если и была меньше Большой, то ненамного.

– Сохранили от возможного захвата врагом? – Попытался я придумать вменяемое объяснение поведению начальства.

– Почему? На два ящика шампанского поменяю… Хотя, выходит, спас, – решительно кивнул князь.

Стряхнул с печати пыль и подул на поверхность с отпечатком, заботливо глянув поверхность на просвет.

– Я, знаете ли, много всего когда-то спас, милостивые господа! Иное и сейчас найти не могут!

А затем принялся оборачиваться по сторонам с некоторым азартом.

– Куда бы ее поставить… О, ротмистр! Давайте поставим печать на вашу мышь! Будет императорской! – Приценился он к спине Лучинки.

– Проволока помешает, ваше сиятельство, – уклонился я.

– Тогда вот, – поставил он оттиск на туалетной бумаге.

– Теперь ей нельзя пользоваться. Имперское преступление.

– Да ну, скучный вы, ротмистр. – погрустнел Давыдов, пряча печать обратно. – Помню дед ваш, князь ДеЛара, поставил себе печать на живот, а через лет десять, когда его повели казнить, нацарапал себе помилование. С тех пор сидит себе в Биене. Все думают, в тюрьме. Прямо как про нас! – Оживился Давыдов. – Точно, мы же в засаде! Ротмистр, когда уже будет потеха?! – Грозно тряхнул он подбородком, и неуклюже перехватил сползающий с плеч мундир.

– Мы кое-кого ждем, ваше сиятельство.

– Вы как-то поторопите их там. – проворчал князь, скинув мундир на топчан и скручивая проволочку с пробки. – Еще немного, и вы потеряете союзника!

– Никак нельзя поторопить, господин полковник.

– Что за важные люди?

– Наши палачи, господин полковник.

– Экие мерзавцы. – Не сразу понял князь.

А потом замер, прислушиваясь к окружающим звукам. Скрежет открываемых камер, отзвуки голосов, шорох спускающихся по лестнице людей.

Князь аккуратно переложил бутылку другим хватом, чтобы удобнее бить по голове, взял другой рукой мундир и на цыпочках, неслышно занял место в углу комнаты, рядом с дверью.

Я же встал по центру камеры, прикрывая Лучинку руками и терпеливо дожидаясь убийц.

– Спрячьтесь, – одними губами с возмущением потребовал Василий Владимирович.

Но я предпочел этого не заметить, глядя только на дверь – приоткрытую, приглашающую. Не нужно даже ключа – просто зайди и убей.

Мелькнул чужой взгляд из коридора. Дверь шевельнулась буквально на пару сантиметров – чтобы впустить ствол дробовика, оглушительно рявкнувшего в замкнутом пространстве. Дробь посекла стены, разнесла в дребезги шампанское в руках Давыдова, обратила в осколки последние три бутылки шампанского. И бессильно застряла в мареве вспыхнувшей вокруг Лучинки артефактной защиты, призванной сохранить живое от мертвого железа.

– Они лишили меня праздника! – Возмущенно проорал Давыдов, пнув дверь и сшибив всех, кто за ней стоял.

В руках его была уже не бутылка, а оружие куда более страшное – острая розочка толстого зеленоватого стекла. Коридор тут же наполнился воплями боли, мольбами о пощаде и гневным рыком князя Давыдова, полуобнаженного и страшного, объявившегося внезапно, словно демон нижнего мира, ради плоти и крови смертных. Я невольно прикрыл глаза Лучинке, чтобы не смотрела, а затем и вовсе убрал ее во внутренний карман мундира.

– Смотрите, ротмистр! – Продемонстрировал мне Василий Владимирович ружье, поднятое с пола. – Эти наглецы пришли меня убивать и не спилили мушку! Зря-я… – Зло протянул он, подхватывая стонущего стрелка за штанину.

– Господин полковник, наши друзья объявили наступление! Нас ждут.