Игорь Осипов - Тысячелетний воин Ярополк

Полицейский вздохнул, а я положил нож в ямку и засыпал землёй. Сверху кучками травы прикрыл. Помню, когда ходил до Царьграда, свершал такое деяние, дабы пропавших без вести в дороге почтить, но рассказывать об этом нынешним людям не стоит. Некоторое время ничего не происходило. Толпа тихо перешёптывалась, глядя на меня, а потом кто-то повысил голос.

– Люди, пропал. Призрак пропал.

Я улыбнулся и встал. Скольких воинов за тысячу лет убил, а вот хоронил в первый раз. И оттого на душе стало как в раннюю вешнюю пору. Вроде и холодно, и снег, и лёд, да только птицы громко щебечут, прыгая с ветки на ветку да солнце заставляет капли талой воды падать на осевшие сугробы. Так же и мои мысли внутри.

Полицейский опустил взор на место, где я нож зарыл, и вздохнул.

– Всё, парни! – закричал он, взмахнув рукой, – сворачиваемся!

А после торопливо пошёл к машине.

Я тоже собрался забрать букет у Мурки, которая уже оторвала от него несколько лепестков и просто-напросто съела, как обычная кошка рассаду из кадки. Хотел было наругать, но девчурка вдруг дёрнула ухом и резко повернула голову, а потом громко закричала, показав пальцем.

– Сзади!

Я на мгновение замер, а потом обернулся. К нам бежала одетая в пятнистую охотничью одёжу высокая женщина с широкими, отнюдь не женскими плечами и грубым, иссечённым шрамами лицом.

– Стой! – закричал один из стражников, вскидывая автомат. – Стой, стрелять буду!

Вслед за ним закричал другой.

– Тащ полковник! Там!

Я быстро глянул на полицейских, которые щёлкали своим оружием, но оно не стреляло. Точь-в-точь как у Соколины в подземелье. А женщина врезалась в толпу и начала раскидывать в разные стороны людей, как разъярённый бык, но бежала при этом к тому полицейскому начальнику, словно он был её целью.

– Сука, – проронил я и бросился наперерез, понимая, что не успею.

Стражники встали на пути этой женщины, готовясь биться автоматами, как обычными палицами, но всё это оказалось тщетным. В руке бегущей сверкнула сталь, и вскоре на асфальт и газон плеснуло кровью. Раздались крики, и толпа бросилась врассыпную, обезумев от вида смерти.

– Стой! – закричал я, выхватывая кастет.

А убийца, не обратив внимания, несколько раз быстро взмахнула большим ножом, отчего один из стражей рухнул под ноги, а его голова теперь держалась только на небольших лоскутах мяса. Алая кровь толчками вырвалась из разрезанной шеи дёргающегося в агонии тела. Мгновение спустя ещё один страж громко и протяжно заорал, держась за отхваченную в локте руку.

Я на бегу стукнул кастетом в разрезанную ладонь, а потом ударил. Убийца успела повернуться ко мне, но не ожидала колдовского оружия. Она закрылась перед собой скрещёнными руками, а письмена на моём оружии вспыхнули и пошли молниями. Женщину откинуло прямо к машине, в которой успел спрятаться полицейский начальник, но при этом сумела остаться на ногах. Сила удара была такова, что машину сдвинуло на целый локоть вбок, а дверь вмялась вовнутрь. Брызнули осколки стекла.

У обычного человека дыхание бы пропало от такого, а ей хоть бы что.

– Сдавайся! – закричал я, но женщина равнодушно смерила меня взглядом, быстро перебросила клинок из правой руки в левую и вцепилась пальцами в дверцу машины.

С противным скрежетом железо смялось, и дверца превратилась в подобие щита, за которым не так-то легко теперь достать эту тварь. А в том, что это не человек, я уже не сомневался. Наверное, оборотень, как и я, только не знаю, что за чудовище стало её сутью. Одно знаю, ни у зверя лесного, ни у птицы хищной нет таких холодных глаз. Даже у змей взор мягче.

Женщина сделала шаг вбок и, не глядя, ударила ножом наотмашь. Нет, не меня. Выбив железную палку меж дверями, сиречь стойку, она достала клинком того полицейского, что тщетно и с отборной бранью старался завести машину. Мужчина попытался закрыться рукой, но не смог, и срезало половину головы, обнажив черепное нутро. Один глаз повис на жилке, как мышь на хвосте, а второй, разрубленный, вытек. Разумеется, после такого не живут, и потому тело несколько раз дёрнулось и безвольно осело в кресле, заливая кровью золотые звезды. Срубленные под корень пальцы упали под ноги.

Откуда-то издали послышались громкие вопли сирены, словно стая волков голосила в зиму. И они быстро приближались.

– Сука! – закричал я и снова ударил кастетом, надеясь, что волшебная сила не развеялась. И снова смялось железо двери-щита, а машину, к которой прижималась спиной убийца, сдвинуло на добрые полсажени. Грохот больно ударил по ушам. – Сдохни! – закричал я, замахнувшись сызнова.

А тварь метнула в меня щит и одновременно с этим бросилась в сторону. Я отбил железяку и дёрнулся, чтоб помчаться следом. Но женщина застыла неподалёку, подхватив с земли какую-то девицу, которую до этого сбила. Она прижала её к себе рукой, словно котёнка поперёк тела, и ноги девицы не доставали до земли. Оставшиеся в живых полицейские перетягивали руку своего раненого товарища, который орал не тише сирен, и ничем помочь мне не могли. Да и не получилось бы у них ничего, только трупов бы прибавилось.

– Больно! Больно! – кричала пленная со слезами на глазах. – Помогите!

– Отпусти её! – приказал я, сделав шаг вперёд, и чувствуя, как начало ломить челюсть и хребет, предвещая обращение, сиречь трансформацию.

Но как раз это сейчас и нельзя допустить, мало ли, вдруг в помутнении разума убью девушку. Я сделал один глубокий вздох, потом второй и третий. Боль притихла, но не угасла насовсем, а потом мимо меня со знакомым свистом пронеслась гайка.

Тварь дёрнула головой, уворачиваясь от выпущенного Муркой снаряда, а потом хрипло заговорила. Лишь с большим трудом в этом голосе можно было узнать женщину.

– Будешь ты преследовал, я буду убила много человечков на свои пути, – странным говором глаголила убийца.

А когда снова свистнула гайка, вскинула руку, не выпуская ножа, поймала снаряд для пращи и швырнула обратно. Я бы так не смог.

Позади раздался протяжный крик боли. Я быстро обернулся и увидел, что Мурка держится за бедро, на котором вырван изрядный клок кожи, и текла тёмная, почти свекольного цвета, кровь, непохожая на ту яркую, что бьёт ключом из горла у полицейского. А россказни о том, что перевёртыши не чуют ран – брехня полная. Да к тому же моя названая сестрёнка ещё совсем юная и терпеть боль не умеет.

– Отпусти её, – процедил я, стискивая пальцами кастет, а по другой руке от локтя к запястью пробежала тонкая рыжая молния, оставив на кончиках пальцев сияние, как будто под кожу угли спрятали.

– Ха! – выдавила из себя смешок убийца, словно каркнула, и перехватила девицу покрепче, отчего та начала судорожно глотать воздух и безуспешно вырываться, стиснутая и неспособная оттого сделать вдох. А убийца легонько ткнула жертве в бок нож. – Люди жалеть друг друга. Это делает вас слабыми. Я знаю.