Анна Семироль - Офелия [litres]

«Ты меня бросишь», – хотелось сказать Питеру, но горло сдавило спазмом, и он не мог проронить ни звука.

– Выше нос, – слабо улыбнулся Йонас. – Я же не прямо сейчас исчезну. Послушай еще… Я был неправ. Ты все верно делаешь, Пит. Просто ситуация сама по себе дерьмовая. Не оставляй Офелию. Я придумаю, как ее вытащить. Друзья?

– Друзья, – согласился Питер, и они звонко хлопнули друг другу по ладоням.

Возле усадьбы Палмеров Йон вытащил из кустов спрятанный велосипед, махнул рукой на прощанье и укатил в сторону Дувра. Питер проскользнул через калитку черного хода, пошел по тропинке между кустами жасмина и розами. Розы без Йонаса чахли, их лепестки увядали по краям и быстро осыпались. Вот как им сказать, что Йонас больше не придет за ними ухаживать?

– Мама вас любит, – в утешение цветам прошептал Питер. – Будьте хоть немного благодарны…

У дома Питера ожидал неприятный сюрприз: на крыльце и в окнах первого этажа горел свет, и миссис Палмер нервно ходила туда-сюда, кутаясь в длинный шелковый халат. Мальчишка уронил фонарь и замер посреди тропинки, не зная, что делать.

– Господи, Питер! – разнесся над спящим садом взволнованный мамин голос. – Где ты был? Отец вызвал полицию. Мы так волновались!

Она обняла его, прижала к себе, поцеловала в щеку, в макушку, в нос, расплакалась. Питер молчал. Его всего трясло, но не от холода, а от страха. Мальчишка, как умел, молился про себя об одном: лишь бы Йонас успел уехать, лишь бы полиция его не заметила…

– Поговори со мной, – в сотый раз попросила миссис Палмер. – Позволь мне тебе помочь. Питер только вздохнул и вернулся к созерцанию рисунков на обоях в кладовой. Их было много, все сделаны во время отбывания наказания. Вот эти он сам рисовал, этот точно Агаты, а вон те, скорее всего, авторства Ларри. Традиция незаметно брать с собой карандаш, когда звучало грозное родительское «Марш в кладовку!», прижилась среди детей Палмеров. Не все же пересчитывать стоящие на полках банки с консервированными фруктами и овощами и дремать, сидя на мешке с картошкой. И не вышло бы у Питера сегодня посидеть: отец за ночную прогулку на совесть всыпал младшему сыну ремня.

«Вот смешно, – подумал Питер. – Вечером гости приедут, а я за столом стоять буду. Сказать им, что ли, что я так горд за Офелию, что стою в честь нее? Не, скажу, что поспорил с Ларри на фунт, что я до ночи не присяду, а он не будет курить, ругаться с Агатой и обсуждать за столом политику».

– Сынок. Посмотри на меня хотя бы.

Он повернулся, несмело поднял на маму глаза. Боялся, что она снова будет плакать. Будто не Питер улизнул на пару часов посреди ночи, а кто-то умер. Она так рыдала ночью, что перепугала собак, и те подняли страшнейший шум. Отец долго извинялся перед полицейскими, благодарил их за бдительность, а потом устроил Питеру «аз воздам».

– Мам, я виноват, – пробубнил Питер, глядя в ее разнесчастные глаза. – Я виноват, наказан, и больше мне сказать нечего.

Это было чистой правдой: прощение он уже попросил у всей семьи и у полисменов тоже, а рассказывать, где он был ночью, не собирался вообще. Потому что Йонас тоже был его семьей.

– Расскажи, куда ты ходил, – умоляла мама. – Пожалуйста, доверься мне. Я не буду тебя ругать, родной. Я только хочу помочь.

– Я просто ходил по дороге, – заученно ответил Питер. – Мне приснился дурной сон, я не мог заснуть, ну и решил пройтись.

Миссис Палмер присела перед ним на корточки, и в без того тесной кладовой сразу закончилось место. Нет, мама Питера не была толстушкой, просто домашнее платье носила пышное и умела смотреть так, что, казалось, ее взгляд заполняет все вокруг. И не спрятаться.

– Сынок… – Голос мамы был мягок, взгляд полон любви и сочувствия. – Поговори со мной. Иногда нет ничего важнее, чем вовремя рассказать кому-то, что произошло. Питер, ты же не первый раз уходишь ночью. Сперва я думала, что ты по утрам бегаешь играть с Офелией и там пачкаешь пижаму в земле. Но ведь это же не так. Куда ты ходишь по ночам, милый?

– Гуляю, когда мне не спится, – гнул свое Питер.

– Питер, послушай… – Мама взяла его за руку, погладила запястье. – Бывает так, что кто-то требует с тебя деньги или дорогие вещи, угрожая избить тебя, или покалечить, или рассказать всем что-то, что ты скрываешь. Если с тобой произошло нечто такое, надо кому-то довериться. Иначе дальше будет только хуже. А лучше родных тебя никто не поймет.

– Мам… У нас пропадают деньги или вещи?

Она растерялась, моргнула, развела руками.

– Нет, конечно, но…

– Мне никто не угрожает.

– Может, ты влюбился?

Питер возмущенно фыркнул: вот еще!

Миссис Палмер, похоже, сдалась. Встала, расправила подол платья, разочарованно вздохнула.

– Милый, подумай, пожалуйста, над тем, что я скажу. Пропал твой друг. Никто не знает, что с ним случилось. Если произошло что-то нехорошее по вине людей, другие дети тоже в опасности. История может повториться. Под покровом темноты кто только не разгуливает по дорогам. Ты очень рискуешь, родной. Очень.

– Я тут как на привязи, – буркнул Питер и отвернулся.

– Я поговорю с папой, чтобы он разрешил тебе гулять и вернул велосипед.

Питер воссиял. Отлично! Днем можно и в Дувр сгонять к Йонасу! И он наконец-то купит для Офелии большой мяч и лошадку взамен семейной реликвии.

– Но это произойдет лишь в том случае, если ты расскажешь, где пропадаешь по ночам, – закончила миссис Палмер и ушла, оставив сына одного.

Мальчишка крепко зажмурился, застонал и ткнулся лбом в холодную стену.

«Йон, я не предатель, – думал он упрямо. – Я никому не скажу, где ты. Даже если мы больше не увидимся, и ты уедешь далеко-далеко, не попрощавшись. Я буду уверен, что ты мой друг. И что ты свободен. И что никто-никто не сдаст тебя в приют, не отдаст в тот жуткий институт, где издевались над русалочкой. И все будет как прежде. Никто не узнает твоей тайны. Ты где-нибудь поселишься, будешь чинить машины еще лучше, чем Стив. И растить сад, разговаривая с цветами. А я буду о тебе всегда помнить и иногда говорить с тобой, будто ты рядом. Будем обсуждать футбол у меня в голове. И на рыбалку ездить вместе. Я тут, а ты – где-то там. Только, пожалуйста, дружище, пусть все получится…»

Часы на запястье показывали три, когда пришел мистер Палмер и выпустил Питера из кладовой.

– Марш помогать матери накрывать на стол, – холодно и строго велел он.

– Ты меня выпускаешь, потому что гости, а не потому, что я прощен, да?

Это было больше утверждением, а не вопросом. Естественно, отец ничего не сказал. Питер потопал на кухню, где вкусно пахло жареной курицей, яблочным пирогом с брусникой, копченостями, что еще вчера вечером Ларри привез из Дувра, и специями. По пути попалась Агата со стопкой тарелок.