Алексей Баев - Цок [СИ]

Сам Антон не возражал.

Впрочем, он вообще никому и никогда не возражал. Стиль общения такой. Наоборот, галерист всегда со всеми соглашался, хоть и делал при этом всё по-своему. За что его искренне уважали. А как же? Даже явный отказ Родина умел облечь в такую форму, что проситель ни за что бы на него не обиделся. Исключение составляла, пожалуй, только Валя Подзорная, имевшая на Родину свои виды.

Но пора б вернуться к разворачивающимся событиям. Итак…

Маша еле отговорила Карена искать лимузин. Тот со свойственным его народу темпераментом ни в какую не собирался отказываться от захватившей все мысли идеи, пока именинница не привела последний и самый веский аргумент.

— На лимузине мы точно опоздаем. Как ты собираешься объезжать пробки?

— Как обычно, — пожал плечами Карлсон, — я поеду впереди с мигалкой, а вы следом.

— Не смеши! — Маша скорчила презрительную гримасу. — Кто поверит, что пожарная охрана сопровождает такого крокодила? Поверь мне, запалишься на первом же гайце.

— Запалюсь — откуплюсь, — не унимался Карен.

— Ты на часы вообще смотришь? — вышла из себя Маша. — Уже половина третьего, а мне надо быть в галерее в два! Ещё не понял, о чём я?

Словно в подтверждение её слов, из сумочки запиликал телефон.

— Ты где, Терпилова? — звонила Валентина. — Родина в опасности! Рвёт и мечет!

— Еду, Валь, еду, — усталым голосом ответила Маша. — В пробке застряли. Надеюсь, что минут через двадцать…

— Двадцать минут! Да ты с ума сошла! Тут народу, как на матче «Зенита». Пулей давай! — Труба отключилась.

Маша пристально посмотрела Карену в глаза, и тот возражать более не решился.

Через обещанные двадцать минут красная «Волга» въезжала во двор, где находился служебный вход в галерею Мамаева. Маша не стала дожидаться, пока Карлсон найдёт место для парковки, и, попросив его притормозить у крыльца, выскочила из автомобиля и побежала к двери. Та распахнулась перед самым носом, и на ступеньке выросла массивная фигура Родины.

— Здрасьте вам, явились наконец-то! — пропел Антон чистым тенором. — Лапа, вот скажи мне, пожалуйста, это какая по счёту выставка в твоей жизни? Двадцать пятая? Сотая?

— Ну Антошик, ну не ругайся, — жеманно повела ножкой Маша и, вскочив на каменное ограждение, чмокнула галериста в румяную щёку.

— Ой, ругаться ещё на тебя! — отмахнулся Мамаев. — Мы тут с Трубой покумекали и решили, что говорить на открытии тебе не стоит. Переволнуешься, собьешься. Вот, держи.

Он протянул ей большие ножницы.

— Ленточку будешь разрезать. Я тут сам накидал несколько предложений, хотел, чтобы ты предварительно послушала, но теперь уже поздно. Так что, если я в чём-то ошибся, пеняй исключительно на себя. Натюрлих?

— Уже пеняю. А Валька где?

— В кабинете, — Родина непроизвольно махнул рукой в дверной проём. — Иди, давай, туда же и переодевайся. Будете готовы, крикнете меня. Останусь в холле. Там целую кучу всяких шишек ветром занесло, так что я их пока развлекаю. Ну, чего глазёнками хлопаешь? Шагай уже. Кстати, с дээром тебя, лапа.

— Мерси, Антошик, — обернувшись, улыбнулась Маша и устремилась в кабинет галериста.

В открытую дверь увидела Подзорную, которая нервно ходила из угла в угол и кусала ногти. Заметив Машу, Валентина затрубила:

— Быстро, корова несчастная! Скидывай пальто, сапоги и пошли в зал.

— Не называй меня коровой, — отрезала Маша.

— А кто ты ещё? — взвыла Труба. — Тебе ж русским языком сказали — будь в два. А ты? Часы-то есть? Мы тут с Родиной такого насочиняли… Тебя ж, Терпилова, никто не знает. Короче, будешь слушать и удивляться. Кстати, ты хоть довольна?

На последней реплике Валя сменила тон.

— Спрашиваешь! — воскликнула Маша, наводя последние штрихи перед зеркалом.

— Слушай, а ты потрясающе выглядишь! Узнаю прикид от маэстро. Не, это точно Флоров, да? Откуда столько бабла, Терпилова? — в Валином голосе послышались завистливые нотки.

— Флоров, Валь, Флоров. Подарок подруги.

— Хорошие у тебя подруги, мать! Кто, если не секрет? — заинтересовалась Подзорная.

— Карина Зацепина. Мы с ней со школы. Одноклассницы, — объяснила Маша.

— Всё с тобой ясно, — кивнула Валя. — Она, кстати тоже здесь. Полную фуру «керосина» привезла. Ну и закусона до кучи. Устроим крутейший банкетец, а? Кстати, Родина — мой. Ты ему глазки не строй, договорились?

Маша пристально посмотрела на трубу Трубу:

— Ты меня вообще за кого держишь?

— Да ладно тебе, шучу я, — оттаяла Валентина.

Из коридора донёсся нервный тенор Мамаева:

— Девоньки, ну вы где вообще?

— Идём! — крикнула Труба и добавила уже тише: — Машка, ножницы не забудь. Так, а мои? Ага, вот они.

— Мы что, вместе будем ленточку разрезать? — не поняла Маша замысла.

— Ох, Терпилова… Там же два зала. В одном мои чудесные работы, в другом твои дурацкие картинки, — объяснила Труба. — Всё. Готова? Пошли.

Валентину Подзорную, экзальтированную даму бальзаковского возраста, знала вся (около) богемная тусовка. Она, в отличие от нашей героини, была художницей с именем. И очень даже серьёзной. Не только по призванию, но и по профессии. Будучи давным-давно студенткой «Сурика», Труба победила в конкурсе на лучшие иллюстрации к пушкинским «Маленьким трагедиям», после чего на протяжении уже многих лет в заказчиках недостатка не имела.

Иллюстрируя Тургенева, Достоевского и прочих русских классиков, Валя, тем не менее, ужасно и неизвестно почему завидовала Маше Терпиловой, с которой познакомилась всего-то пару лет назад в одном издательстве, куда последняя принесла сляпанную «на коленке» халтурку для брошюрки про кривой позвоночник. Или что-то в этом роде. В ожидании художественного редактора за чашкой кофе дамы завели беседу. И — о, чудо! — нашли общий интерес. Оказывается, и та и другая грешили в свободное время рисованием комиксов. Кроме того, обе были одинокими и… скажем, не совсем юными. В общем, случайное знакомство довольно быстро переросло если не в дружбу, то во вполне приятельские отношения.

Художницы начали изредка навещать друг дружку, обменивались идеями, показывали свои работы, спорили. Даже ругались из-за каких-то мелочей. Валя и познакомила Машу с Мамаевым, который, просмотрев невиданные доселе никем, кроме самой Трубы, плоды её хобби, разглядел острым взглядом истинного ценителя в пока неизвестной рисовальщице Терпиловой редкий дар и талант. Истинный. Да, Родина сразу понял, что работы новой знакомой произведут в определённых кругах настоящий фурор, но предложить немедленно организовать её сольную выставку стало бы поступком крайне неосмотрительным. Антон за долгие годы знакомства во всех подробностях изучил характер Подзорной и прекрасно понимал, что та подобного «проступка», мягко говоря, не одобрит. Ссориться ж Валентиной галеристу совсем не хотелось.