Алексей Баев - Цок [СИ]

— Что делать? Какие движения? — не поняла Маша.

— Не движения, а кино, — перевёл Родина. — Фред сейчас очень торопится на встречу, но он в Питере ещё дней десять. Мы договорились на следующей недельке созвониться. Соберёмся втроём, обсудим детали. Ты не против?

— Я? Да я только за! — Маша чуть не ошалела от такой удачи.

— О’кей, — кивнул Ферер, — тогда прощаться. Бай!

Он протянул Мамаеву руку, потом поклонился Маше и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Фред — мировой парень, — Антон встал из-за стола. — Я с ним в Париже познакомился. Он ставил изумительный перформанс в галерее д’Орсе. Потрясающе! Ты даже не представляешь, насколько круто — произвести на него впечатление. А тебе, лапа, это удалось с первого взгляда. Я имею ввиду твои рисунки. Хотя ты и сама сегодня… Ого-го!

— Что значит твоё «ого-го», Антон? — в шутку нахмурила брови Маша.

— Моё «ого-го» много значит. Высший балл, лапа. Я и не подозревал, что ты не только умница, но и красавица.

— Перестань льстить, Мамаев, — покраснела Маша, — тебе это не идёт.

— А я и не льщу, — улыбнулся Антон, — озвучиваю факт. Ладно, там гости ждут, пойдём.

— Родина, миленький, — взмолилась Маша, — отпусти меня, а? Не могу видеть эти пьяные рожи. Им наши с Валькой рисунки до лампочки!

— А ты как хотела? — удивился Антон. — Нормальный посетитель пойдёт завтра. Открытие — это всегда своеобразное пип-шоу. Себя показать, других посмотреть, делишки перетереть. Да ещё Зацепина со своими столами. Понимаешь теперь, почему я не хотел никаких фуршетов? Впрочем, было бы то же самое, только на сухую. Но реклама для нас с тобой классная. И это главное. Скажи, лапа?

— Лапа! — сказала Маша — Так я пойду, Тошенька?

— Иди уж, что с тебя взять? — вздохнул Родина. — Да! Насчёт Фреда Трубе ни слова. Ты, надеюсь, врубаешься, что её это ни коим боком не касается?

— Как скажешь, Антон, — кивнула Маша.

— Ладно, лапа, одевайся и проваливай, пожалуйста. Наберу тебя, думаю, во вторник. Или в среду. Не кисни. Ещё раз с днём рожденья, Мария, — поздравил Мамаев и вышел.

— Спасибо за всё! — крикнула вдогонку Маша.

Стемнело. Отец с дочерью пробирались по еле проходимой от раскисшего снега набережной. С ними сталкивались, их обгоняли торопливые, спешащие навстречу выходным редкие прохожие. Мимо, оглушая город истеричными клаксонами и натужным воем моторов, проносились грязные автомобили. И только Медный Всадник, позеленевший от сырости, холода и злости на бесконечный циклон, никак не мог собраться с силами, чтобы перепрыгнуть неуютную осеннюю площадь и ухнуть в чёрные воды Великой Мусорной реки.

Маша с сумочкой на плече и стареньким тубусом в руке пыталась поймать ритм ходьбы, чтобы не отстать от отца или, наоборот, не обгонять его, нагруженного ведром с розами и целой кучей целлофановых мешков с бутылками и закусками, собранными заботливой подругой.

Беспроблемный Карлсон настойчиво вызывался отвезти их по любому адресу, но отец ни в какую не соглашался. Сейчас, похоже, жалел. Но виду старался не показывать. Как, впрочем, и сама Маша. Да… Сапоги давно промокли насквозь, элегантное пушистое пальто пропиталось бесцветной кровью небес и превратилось в нечто бесформенное и жалкое…

Свернули на Галерную.

— Ничего, Манюнечка, рядом уже. Потерпи пару минут.

У него ещё силы ободрять остались!

— Папка, может, всё-таки скажешь, куда мы направляемся?

Интрига, затеянная родителем, не давала раскиснуть подобно первому снегу. А такси поймать хотелось ой как давно.

— В один почти ничем не примечательный дом на Английской. Но зайдём отсюда, — ответил отец.

— Ну и что мы там будем делать? — не унималась Маша. — Давай, я тормозну бомбилу, и поедем ко мне.

— Да мы уже пришли, дочь. Вот наша арка, — проговорил отец и, подождав немного подотставшую Машу, свернул направо под каменный свод. — Обгоняй. Во втором колодце нужная нам парадная в левом дальнем углу. Код на двери — тринадцать-семьдесят восемь. Откроешь?

Маша обогнала отца и, собрав последние силы, взошла по ступенькам. Щёлкнув замком, она с трудом открыла тяжёлую железную дверь и пропустила родителя вперёд. Тот, не останавливаясь, миновал пять длинных лестничных маршей и остановился перед единственной дверью на последнем, третьем этаже.

— Хух, — с облегчением выдохнул он и, поставив ведро на пол, протянул Маше пакеты. — На-ка, подержи, ключ найду.

Пошарив в карманах пальто, он с досадой хлопнул себя по лбу и полез за пазуху, откуда через мгновение вытащил солидную связку.

— Ты что, такую тяжесть в нагрудном кармане таскаешь? — изумилась Маша.

— А что тебя удивляет? — сказал отец. — В брючных от них одни дырки. Вдруг потеряю? И перестань меня отвлекать. Господи, тут электрик-то есть? Хоть бы лампочку вкрутили. А, вот и нужный, кажется…

Отец сунул ключ в замочную скважину. Несмазанный замок противно скрипнул и четыре раза щёлкнул. Потянув за ручку, отец распахнул высокую массивную дверь. Ничего себе! Морёный дуб?

— В принципе, нормально открывается, — произнёс отец. — Замок и петли я смажу. Ну, что застыла? Милости просим домой, дорогая Мария Борисовна.

Отец, не входя в квартиру, пошарил за косяком, нащупал на стене выключатель, и прихожая озарила лестничную клетку густым бархатным светом.

— Куда… м-милости просим? — осеклась Маша.

— Домой, дочь. К тебе домой, — повторил отец и поднял с пола ведро с цветами. — Ну, так и будешь стоять с открытым ртом на пороге? Входи уже.

Холл поражал не только своими размерами, но и невероятно красивой старинной мебелью. Под высоким потолком покачивался огромный, обтянутый тёмно-зелёным атласом купол абажура. Со стены под небольшим углом свисало гигантское зеркало, оправленное в местами позеленевшую бронзовую раму с причудливыми купидончиками, готовыми немедленно выстрелить в каждого, кто нарушит их пыльный покой. Пузатый комод полированной корельской берёзы тщетно пытался растолкать стоящие чуть не впритирку к нему венские стулья.

— Вот это и есть тот небольшой сюрприз, о котором я говорил утром. Правда, мама была немного против, но я иногда умею настаивать на своём, — подмигнув, ухмыльнулся отец и, усевшись на один из стульев, принялся стаскивать с ног ботинки.

— Папка, да ты у меня… У меня… ты… — залепетала Маша. — Нет, я лучше тоже присяду. А то реально упаду.

Опустившись на второй стул, она поставила ношу на пол и, согнув спину надавила пальцами на виски.

— Тебе что, плохо? — встревожился отец.

— Мне? — Маша отняла руки от головы и с изумлением посмотрела на себя в зеркало. — Мне? Нет, папочка, мне не плохо. Мне… я даже не знаю как. Но не плохо. Это определённо. Слушай, но почему?