Алексей Баев - Цок [СИ]

— Почему ты ничего не знала об этой квартире? — пожал плечами отец. — Потому, что тебе никто о ней ничего не говорил. Логично? Тем не менее, это твоё наследство. Кто бы чего там себе не нафантазировал. Твоё и ничьё больше. Это пожелание одной проказницы.

— Чьё пожелание? — Маша в который раз за сегодняшний день абсолютно ничего не понимала. — Какой ещё проказницы?

— Твоей прапрабабки, — улыбнулся отец. — Ладно, разувайся, раздевайся и пойдём смотреть апартаменты. Как думаешь, знаменитости должны жить прилично? Ох, ты… Ноги, смотрю, промокли. Сапоги снять помочь?

— Да, нет, пап, что ты? — смутилась Маша. — Я как-нибудь сама. Хм, скажешь, тоже — знаменитость… Издеваешься? Слушай, а почему ты мне раньше про неё ничего не рассказывал? В смысле, про старуху?

— Про старуху? Я б столь скоропалительно ярлыки не навешивал, — загадочно улыбнулся отец. — Но всему своё время, Мань. Думаешь, мне самому было легко терпеть тридцать лет? Давай-ка пальто, его б надо на плечики…

Квартира представляла собой одну огромную комнату, разделённую на несколько зон старинными ширмами явно какого-то восточного происхождения.

В дальнем от входа углу располагалась импровизированная спальня. Здесь, на вызывающем умильную улыбку трёхступенчатом подиуме, какие в наши дни можно увидеть, пожалуй, лишь во дворцах, превращенных в музеи, возвышалась изящная, но в то же время невероятной ширины сафьяновая тахта, небрежно закиданная разной величины вышитыми подушками. Рядышком притёрся смешной ротанговый туалетный столик с чуть выпуклым зеркальцем на резной тисовой ножке и парочкой тисовых же шкатулок по обоим сторонам. Перед столиком стоял низкий плетёный табурет. В стене, задрапированной чуть выцветшим от времени атласом, угадывались очертания небольшой дверцы.

— Там ванная, — пояснил отец. — Кстати, вполне приличная и в безупречном техническом состоянии. Сама оценишь.

Маша молча кивнула.

Спальня высокой, но не до потолка, раздвижной перегородкой отделялась от пустой гостиной. Или студии. Тут, кроме лежащего на полу мягкого и пыльного, шизоидно-цветистого ковра ничего не было. Из обстановки. Только в простенках между четырьмя узкими окнами висели широкие прямоугольники. Должно быть, картины, завешенные жёлто-серыми льняными простынями. Противоположную стену украшала великолепная, ничуть не пострадавшая от времени фреска (или альсекко, Маша довольно посредственно разбиралась в типах «наскальной» живописи) с изображением тропического острова посреди ярко-синего океана…

А палитрочка-то натурально «a’la Гоген».

— Пап, это Таити? — неизвестно почему спросила Маша.

— Нет, конечно, — рассмеялся отец. — Таити большой, с высокими вулканами… если мне не изменяет память. Этот же совсем крохотный. Я думаю, что твой прапрадед изобразил здесь какой-то коралловый риф.

— А он что, был художником? — поинтересовалась Маша.

— Да так, баловался иногда, — ответил отец. — Впрочем, я не специалист, чтобы оценивать, но мне кажется, что не стань он моряком, ему бы могла грозить слава какого-нибудь Айвазовского. Здорово ведь нарисовано, а?

— Здорово, — искренне согласилась Маша. — Ранний модерн. Хм… Значит, он плавал по морям и океанам… А проказница? В смысле, прапрабабка? Она сидела здесь и годами ждала его возвращения. Так?

Отец ничего не ответил.

— Пап! Ну скажи, что я угадала!

— Нет, Машка, на этот раз ты ткнула пальцем в небо, — подмигнул ей отец, глаза которого, как только они сюда вошли, не переставали светиться какой-то искренней детской радостью. — Пойдём на кухню, чайку заварим — согреемся. Кстати! Там же твоя Тыква нам стол собрала. Иди-к за пакетами, а я пока чайник поставлю.

Вернувшись на кухню (её отделяла от гостиной ещё одна высокая ширма) с продуктами и разнесчастными замёрзшими розами, Маша с ногами забралась в огромное мягкое кресло и, достав из сумочки сигареты, попросила у отца пепельницу.

— Ты ещё не бросила? Ах ты, порося такая! — возмутился родитель, но протянул блюдечко. — Нет здесь пепельниц, придётся пользовать антикварный фарфор.

Прикурив, Маша глубоко затянулась и прикрыла глаза.

— Па-а, — заговорила она, выпустив изо рта колечко дыма, — расскажи мне про неё, а? Почему прабабка не ждала бравого морского волка из плаванья? Они, как и мы с Терпиловым, разошлись? Или он погиб на какой-нибудь войне? Вижу по твоему лицу, что опять ошиблась… Да?

— Да, Мань, ошиблась, — повернулся к ней отец. — Лучше не гадай, а накрывай на стол. Что-то ужасно есть хочется. Да и… может, ну его, этот чай? У нас же вина полно.

— Вина нет, — сказала Маша. — Только шампусик и коньяковский. Давай-ка мы с тобой, старый, вздрогнем!

— Я тебе дам, старый! — отец сделал вид, что рассердился. — Мне, между прочим, только шестьдесят стукнуло. В институте девчонки кокетничают. Веришь?

— Чтоб ты их на экзамене не заваливал, — засмеялась Маша.

Отец преподавал в одном из технических вузов начертательную геометрию.

— Ой, вот только не надо! Кого это я хоть раз завалил?

— Да никого, папка, шучу я! — Маша обняла за шею присевшего на подлокотник отца. — Ты у меня самый здоровский и любимый-прелюбимый.

— Спасибо, Манюнечка, — шмыгнул носом отец. — Вот видишь? Растрогала честного пенсионера до слёз. Давай-ка хозяйничай, а то я, понимаешь, весь в делах и заботах, а она устроилась в кресле и людям дым в глаза пускает. Хорошо тебе живётся, дочь!

— Превосходно! — воскликнула Маша и, спрыгнув с кресла, быстренько разложила по тарелкам салаты и нарезки. Потом, громко выстрелив пробкой, наполнила чашки шампанским. — Давай, пап, за тебя.

— Ну уж нет, — отец взял со стола чашечку и поднял её над головой. — Первый тост за именинницу. Счастья тебе, Машка, и пусть все твои желания всегда исполняются. Нас с матерью за глаза не ругай… Внуки когда будут? Доживём?

— Естественно, доживёте, — возмутилась Маша и громко чихнула. — Во! Правду говорю. Пей уже, тостующий, и рассказывай мне про бабку. Я ж с ума от нетерпения сойду!

Отец пригубил шампанское, взял кусочек сыра и на несколько секунд завис. Собирался с мыслями, наверное.

— Ты знаешь, что такое семейные легенды? — наконец заговорил он.

— Да уж догадываюсь, — улыбнулась Маша. Она снова устроилась в удобном кресле и взяла вторую сигарету. — Это когда предки прославили свой род крестовыми походами или это… опозорили его порочными связями?

— Типа того, — кивнул отец. Но продолжил совершенно серьёзно: — Есть такая легенда и у нас, у Гуляевых…

Жил в позапрошлом веке отважный мореход, славный капитан Артур Гуляев. Командовал сначала военным бригом, а когда ушёл с государевой службы в отставку, принял под своё начало новенький торговый пароход. Возраста он к тому времени достиг вполне почтенного и уважаемого — капельку за пятьдесят, а вот семьёй так и не обзавёлся, провёл всю жизнь в дальних походах. Плавал и в Африку, и в Индию, огибал с юга Америку, избороздил вдоль и поперёк Тихий океан — от Порт-Артура до Сан-Франциско и от Берингова пролива до самых антарктических льдов.