Тимур Денисов - Преврати меня

— Пять или шесть раз за сегодняшний день или за неделю? — уточнил врач.

— Нет, — сказал брат, — всего пять или шесть раз.

В комнате зеленоватый полумрак. За окном соседский забор и тени наших сосен.

— Когда это началось? — поинтересовался отец.

— Полгода, — неуверенно предположил Саня.

— В феврале я отвела тебя домой из школы, — вспомнила я.

— Точно, — подтвердила мама. Она нервно взмахивала рукой, когда говорила.

— Почему ты думаешь, что эти состояния похожи на последний приступ? — спросил медик.

Парень был молодой, приятный. Маленький рот и зеленые глаза.

— Ну, — брат вздохнул. — Это…

…как идти по тонкому льду над бездной…

…как видеть, что тебя затягивает в трясину мокрого снега…

— Я теряю уверенность, — продолжал Саня. — Мне начинает казаться, что я вот-вот упаду. И сегодня это наконец случилось… — закончил он.

Врач кивнул.

— Тебе удобно так лежать? — спросил он.

— Да, — подтвердил брат.

— Иголок боишься? — поинтересовался медик.

— Нет, док, — тихо отрапортовал Саня.

Врач ему улыбнулся. Достал шприц из своего чемоданчика.

— Это что? — спросила мать.

— Валиум, — ответил доктор.

— Обычное снотворное? — удивилась мама.

Саня привстал.

— Лежи, — ответил врач. — Ты сегодня уже по деревьям полазал. Время…

Игла вошла в руку. Брат дернулся.

— …отдыхать, — закончил доктор. — Валиум — не только снотворное.

— Холодно в вене, — сообщил Саня.

Медик кивнул ему.

— Вот и лежи, — посоветовал он. — Залезь под одеяло.

Его внимание переключилось на родителей.

— Валиум — это антисудорожный препарат, — закончил он. — Пойдемте поговорим.

Мать вышла из комнаты первой. Потом доктор со своим чемоданчиком. За ним отец. Я пошла следом, но папа обернулся и сказал: «Посиди с братом». Я вернулась к кровати. Отец вышел из комнаты. Еле слышные голоса взрослых донеслись с веранды. Я улыбнулась брату. В его глазах вдруг появился игривый блеск. Он пробился сквозь тревогу и усталость, как живой росток сквозь асфальт.

— Подслушай, — шепотом попросил Саня.

Моя улыбка увяла, когда я вспомнила, как четыре часа назад ушла к озеру. Я оглянулась. Коробки, коробки. К взрослым будет легко подкрасться.

— Пол скрипит, — тоже шепотом.

— Вдоль правой стены, — посоветовал брат.

Подслушивать нехорошо, но сейчас Саня мог просить у меня все, что угодно. Я бесшумно подобралась к двери. Сквозь проходную комнату было видно вторую дверь. Тени взрослых двигались между штабелями неразобранных ящиков.

— Аура? — переспросил отец. — Звучит как в парапсихологии.

Мне пришла мысль, что речь идет о плохой ауре этого места или еще о чем-то мистическом. Потом я поняла, что доктор скорой помощи не может говорить такие вещи. Я тихо скользнула дальше. Половица все-таки заскрипела, но никто не отреагировал. Врач начал отвечать на вопросы. Внимание родителей было приковано к нему.

— Аура, — сказал он, — это признаки, по которым больной эпилепсией предсказывает собственный припадок. Они у всех разные. У Александра дрожат руки. А кто-то может посреди снежного поля чуять запах тюльпанов.

— У него эпилепсия? — уточнила мама.

— Это похоже на эпилепсию, — подтвердил врач.

— Он не дергался, и не было пены изо рта, — возразила мама. — Вы думаете, дети чего-то не сказали?

— Я не знаком с вашими детьми, — ответил док, — и судить не могу, но припадки бывают очень разные. Биться об пол и откусывать себе язык необязательно.

— А… — начал отец.

— Подождите, я не закончил, — продолжал медик. — Хотя я уверен, что у него эпилепсия, я не знаю ее причины. Ему нужно обследование в стационарной клинике. Я могу его госпитализировать прямо сейчас, — предложил он, — либо вы можете отвести его к специалисту сами.

Саню положат в больницу. Я стояла между картонных завалов, и меня опять начало подташнивать. Никто из нашей семьи никогда не ложился в больницу. Больница — это для тех, кто очень серьезно болеет.

— А что может быть причиной? — спросила мама.

— Все, что угодно, — ответил врач. — От отравления ядовитой краской до менингита. Все, что может вызвать нарушение деятельности мозга.

— Боже, — прошептала мама.

Хрустнуло. Я поняла, что моя рука лежит на углу ближайшей коробки. Пальцы продавили картон.

— Не волнуйтесь. Есть большая вероятность, что после начала лечения приступ не повторится больше никогда.

— Не волноваться? — с истерической иронией переспросила мама.

— Вам тоже вколоть валиум? — серьезно предложил врач.

— Нет, — ответила мама.

— Он сказал, что приступы бывают раз в месяц, — заметил отец, — и обычно не такие сильные. Что нам делать?

Я затаила дыхание.

— А что ты думаешь? — вернула мяч мама.

Отец вздохнул.

— Он может упасть снова? Где угодно, как угодно и когда угодно? — поинтересовался он.

— Да, — подтвердил врач. — Через двенадцать часов кончится действие лекарства, и может быть новый припадок.

— А под валиумом не может? — уточнила мама.

— Вы клоните к тому, чтобы без рекомендации специалиста несколько дней держать ребенка на сильных седативных препаратах? — переспросил врач. — Это пагубная практика.

Я поняла, что вопрос решен.

— В какую больницу вы его повезете? — спросила мама.

— В детскую Майского, — сказал док. — Ближе некуда.

Стулья заскрипели. Я на цыпочках бросилась обратно. Саня приоткрыл глаза. Укол действовал — брат стал еще более вялым. Я успела сесть на край его кровати, прежде чем родители вошли в комнату.

— Тебя везут в больницу, — тихо предупредила я.

— Прямо сейчас? — Саня странно посмотрел на меня.

Я кивнула. Иногда, глядя на пасмурное небо, ты думаешь, что снега уже достаточно, но он все равно продолжает идти.

Я плохо помню следующие дни. Помню, как разбирала вещи — много вещей. Я открывала коробки одну за другой, достала всю посуду и утварь и разложила их на кухне. Потом мелкие вещи перестали находить себе место, и я начала сама собирать мебель.

Папа с мамой решили, что наша с Саней комната будет наверху. Я помню, что собрала в ней компьютерный столик и письменный стол. В московской квартире они всегда стояли рядом, и сейчас я их поставила к единственному окну. Я собрала книжные полки и ящики для игрушек. Потом разложила в них все вещи. Как-то незаметно обнаружила, что четверть коробок уже лежит в чулане, опустошенная и сваленная в кучу. Я помню, что приходил Дима, и я сказала ему уйти. Он ушел.

Помню, что часто садилась на стул, на кровать или просто на пол и смотрела на то, что сделала. Так проходили часы. У меня болели руки и спина. Папа говорит, что я называю болты винтами, а винты болтами. Но мебель, которую я тогда скрутила, до сих пор стоит в нашей с Саней комнате.