Тимур Денисов - Преврати меня

Помню, что заплакала, доедая второй арбуз из тех, с которыми нам помогли соседские мальчишки. И еще я помню, что все это время бревно висело между двух сосен. И доски, которые мы с Саней заготовили для строительства домика, лежали на каменной приступке у фундамента дома. Все как будто замерло, пока брат лежал в больнице.

На четвертый день он позвонил. Я помню, как к сердцу прилила теплая волна счастья, когда я увидела его имя на экране мобильника. Мир снова обрел краски. Я посмотрела в окно и увидела траву под солнцем. Я вдруг поняла, что живу летом в душном загородном доме с приусадебным участком, но почти не выхожу на улицу.

— Саня, — я открыла окно. Ветерок и стрекот кузнечиков.

— Привет, — ответил он. — Мне не давали телефон. Сказали, что нельзя волноваться.

Язык у него заплетался.

— Ты в порядке? — спросила я.

— Фенобарбитал с ативаном. — От его смешка у меня пошли мурашки по коже. — Они ничего не объясняют, но я начал разбираться в колесах.

Даже после приступа он говорил быстрее.

— Что делаешь? — поинтересовалась я. — Как больница?

— Много сплю, — ответил Саня. — Слушай, мне реально тяжело говорить, поэтому к сути.

— Давай, — согласилась я.

— У соседа по комнате книжка про птиц, — сообщил брат. — Черные аисты не строят гнезда на крышах домов, они живут только на диких болотах.

Я не думала о птицах с тех пор, как увидела Саню на земле под деревом.

— Мы могли ошибиться, — предположила я.

— Да, поэтому найди бинокль в вещах отца, — попросил брат, — и проверь. У черных аистов маленькая белая опушка на брюшке и по краям крыльев. У белых все наоборот — шея и спина белые, а маховые перья черные. Если это все-таки черные аисты… Мой сосед говорит, что это будет сенсация.

— Я посмотрю на них, — согласилась я.

— Птенцы улетят через три недели, — грустно сказал Саня.

— Папа говорит, что ты через две недели уже вернешься домой, — ответила я.

— Да, — усталым взрослым голосом подтвердил брат, — и полезу на дерево, обдолбанный колесами, под которыми и ходить-то получается с трудом.

— Я посмотрю на них, — повторила я, не знала, что еще сказать.

— Смотри внимательно, — попросил Саня. — Я бревно закрепил. На нем можно сидеть.

— Хорошо, — обещала я.

— Напиши смску, если они черные, — добавил брат.

— Напишу. — Разговор заканчивался. Его голос стал совсем медленным.

— Хороший сосед? — спросила я.

— Нормальный, — ответил Саня. — Я сейчас усну. Посмотри на птиц.

— Пока, — попрощалась я.

Он что-то пробормотал и сбросил вызов.

Одиннадцатого или двенадцатого августа я сидела верхом на бревне, закрепленном между двумя соснами на высоте четвертого этажа, и в бинокль смотрела на дом Валттери Лайне.

Аисты были черные. Саня, я думаю, знал это с самого начала. А я поняла, как только увидела их во второй раз. Родителей в гнезде не было, но птенцы подросли. Настолько, что я поначалу спутала их со взрослыми птицами. Аисты стояли рядом. В бинокль можно было рассмотреть их круглые блестящие глаза, окруженные широкими ободками красной кожицы. О юном возрасте говорили только желтые клювы и остатки белого пушка между черными перьями. Они уже расправляли крылья. Самый младший из них — пестрый пушистый шар — неуверенно мялся между старших братьев и тянул шею вверх.

На ветку в четырех метрах от меня села ворона. Я вздрогнула. А когда снова поднесла бинокль к глазам, увидела, что на прозрачной, застекленной веранде дома с аистами стоит мужчина в белой майке. Он ничего не делал. Или казалось, что он ничего не делает. Я достаточно хорошо видела его спокойное лицо. Взгляд, устремленный на залитый солнцем двор.

Я стала еще на шаг ближе к развязке этой истории, но не знала об этом. И все же мне отчего-то стало не по себе. Слишком долго он не шевелился. Его участок был похож на наш. Дикий. Трава и деревья. Ничего, чем люди обычно стремятся заполнить принадлежащее им пространство. Я тогда подумала, что он, как и мы, недавно въехал в дом, о котором прежние хозяева почти не заботились.

Наконец Валттери Лайне моргнул и повернул голову. Мне показалось, что он смотрит на меня. Я испуганно опустила бинокль. Может быть, он видел солнечных зайчиков? Я медлила несколько секунд, а когда снова посмотрела в бинокль, человек уже исчез. Веранда и дом теперь казались пустыми, даже заброшенными. А птицы стояли в гнезде на крыше и спокойно чистили свои перья.

Я спустилась вниз и, пока набирала Сане сообщение о черных аистах, поняла, что не могу вспомнить никаких примет незнакомца. Мужчина. Мужчина средних лет в белой майке. Ведь я минуту смотрела прямо ему в лицо. Папин бинокль позволял разглядеть все до мелочей. Но я запомнила только взгляд. Живой и неподвижный одновременно.

Мне вдруг пришло в голову воспоминание о том, как Саня во время своего припадка смотрел в небо. Мимо меня. Мимо всех вещей. Этот человек на веранде был странным, хотя я не смогла бы объяснить почему. Он вызывал смутный страх. Хотелось сохранять с ним уважительную дистанцию, как с директором школы или каким-нибудь еще важным взрослым. И при этом у меня было желание подглядывать за ним в бинокль.

Шестнадцатого приехала мама — взрослые нервничали оттого, что я уже неделю живу одна. Папа решил, что сам управится с оставшимися московскими делами. Родительскую кровать еще не собрали, поэтому я постелила матери на нижнем ярусе нашей, там, где обычно сплю я, а сама забралась наверх, на территорию Сани.

Не могу сказать точно, но сейчас мне кажется, что уже тогда его подушка пахла почти так же, как пахнет в доме Валттери Лайне. Она тоже пахла сосной. Смола плохо отмывалась, и брат пропитался запахом этих деревьев, как отец пропитывался бензином и смазкой, если подолгу чинил машину. Но запах дерева меня не пугал. Было что-то еще. Отсутствие запаха человека. Я решила, что это оттого, что Сани давно нет дома. Грустное одинокое чувство. Я помню, как лежала в предрассветных сумерках, слушала пение птиц, шелест ветра и скрипы дома и чувствовала, что мне холодно этим летним утром.

Мама была такая усталая, что проспала полтора дня. А потом мы снова разбирали коробки. За следующую неделю наш дом перестал напоминать походный лагерь. Папа приезжал несколько раз и каждый раз говорил, что мы совершили чудо.

Саня вернулся домой двадцать третьего августа, за день до того, как снялись и улетели аисты. Это был радостный день, но брат изменился. Стал робким. Он как-то иначе теперь оборачивался на звуки, как-то иначе улыбался.

Утром и вечером он во время еды принимал депакин. Круглые белые таблетки. Мама клала их на блюдце и, накрывая на стол, ставила рядом с тарелкой брата.