Анна Гурова - Мастер иллюзий [СИ]

Я открыла дверь своим ключом, не разбудив родителей, тихонько прокралась в свою комнату и легла спать.

Следующие сутки я прожила очень странной жизнью. Все делали вид, будто ничего не случилось. Родители, обнаружив меня утром в квартире, ни слова по этому поводу мне не сказали – словно вчерашнего вечера и вовсе не было. То ли решили щадить мою гордость, то ли были настолько счастливы, что я вернулась… А может, спугнуть боялись – кто ее знает, надавишь на дочь, и опять сбежит, теперь уже с концами.

У меня между тем произошло самое натуральное раздвоение личности. Одна часть вела себя как всегда, вместе со всеми предаваясь лицемерию. Другая была полностью сосредоточена на Саше. Мысли о нем не оставляли меня ни днем, ни ночью. Иногда я ловила себя на том, что сижу и смотрю на телефон – ну позвони, скажи, что передумал, и через полчаса я буду у тебя…

Загипнотизированный телефон в конце концов позвонил. Из трубки донесся очень виноватый голос Рыжика. Бойфренд каялся по поводу клуба:

– Гелька, ну я же не предполагал, что тебя это так расстроит! Если бы знал, ни за что бы без тебя не пошел! Я уже решил, что тебе на меня совсем наплевать…

Сквозь не очень искреннее раскаяние отчетливо пробивались довольные интонации. Проверочка, значит, прошла успешно, устало подумала я.

– Гелька, не переживай, там все равно ничего интересного не было. Девчонки – просто террариум какой-то, одна другой страшнее. Мне там один курсант из Можайки сказал, что они этот клуб так и зовут – «крокодильник»…

Если бы Рыжик проявил ко мне хоть чуточку больше внимания, и вместо того, чтобы изображать бодрячка и сыпать шутками, просто спросил: «Что с тобой?», я бы не выдержала, заплакала и все ему рассказала. Да, у меня проблемы… У одного человека все очень плохо, и я не знаю, как ему помочь. Он совсем запутался и не хочет, чтобы ему помогали, но мне его все равно страшно жалко, и я боюсь за него…Потому что если он и дальше будет вести себя как герой-одиночка, то его просто сообща затравят наши академики. Если раньше собственноручно не грохнет Лесник.

И если бы Рыжик, вместо того, чтобы закатывать мне сцены ревности, сказал на это: «Давай попробуем решить твою проблему вместе», безо всяких там упреков, только с состраданием – о, тогда все действительно вернулось бы на свои места, плюс мое безграничное уважение к Рыжику и вечная ему благодарность.

– Слушай, Рыжик, – с трудом сказала я. – Можно тебя попросить об одной вещи? Умолкни, пожалуйста.

Рыжик осекся на полуслове.

– Слушай, Гелька, нечего меня затыкать – агрессивно сказал он. – Меня это все, честно говоря, уже утомило. С тобой общаться никаких нервов не хватит. Признайся наконец, что у тебя кто-то есть кроме меня, и покончим с этим!

Вместо ответа я бросила трубку на базу и крикнула, обращаясь к телефонному аппарату:

– У меня никого нет! Вообще никого! Я совсем одна!

На этот раз Рыжик не перезвонил.

Потом я долго сидела, тупо таращась на часы, смотрела, как нарезает круги на циферблате секундная стрелка, и чего-то ждала. Что-то должно случиться. Нечто такое, что разрушит этот заговор молчания раз и навсегда. Что делать, как пробиться через лицемерие и равнодушие? Люди добры только до тех пор, пока не затронуты их личные интересы. Попроси человека пожертвовать чем-то для него действительно важным – вот и увидишь его истинное лицо.

Я мысленно перебрала всех тех, к кому прежде бегала за помощью и моральной поддержкой. Родители, Антонина, Маринка…

Эзергиль! Вот кто мне поможет! Она никогда не врет и никого не боится. И – очень хотелось на это надеяться, – никому не выдаст меня, если я все ей расскажу.

Я позвонила ей на мобильник. Эзергиль была где-то в центре, но согласилась встретиться на Крестовском, ближе к вечеру.

– …и, короче, я оттуда ушла и поехала домой.

Мы гуляли по Каменному острову, вдоль набережной Малой Невки. Я в волнении то и дело переходила чуть ли не на бег, и каждый раз Эзергиль мягко брала меня под руку и заставляла притормозить. Справа розовеющие облака отражались в воде, как в зеркале, слева блестели стеклами неоклассические дворцы, но мне не было до окружающих красот никакого дела.

– И теперь не знаю, что мне делать дальше, – закончила я рассказ и уныло взглянула на подругу. – Понимаю, что Саша поступает абсолютно неправильно, но не могу выкинуть его из головы. Мне та-ак плохо…

– Ты жалеешь, что ушла от него?

– Да! – выпалила я, и в тот же миг поняла – так оно и есть. – Надо было остаться там и согласиться ему помогать. Ну и стала бы я после этого таким же изгоем, как и сам Саша – подумаешь! Экая важность! Зато вместе мы бы сделали из этого домена что-то приличное…

– Вам бы не дали, – возразила Эзергиль. – То, что он устроил – это очень серьезно. В Кодексе есть ряд абсолютных запретов, нарушение которых никогда не остается безнаказанным – если, конечно, поймают. Некоторые запреты, исполнение которых не всегда можно отследить, внушаются целенаправленно, на уровне рефлексов – например, территориальный…

– Не творить нигде, кроме училища? Всегда удивлялась, откуда он взялся.

– Этот запрет появились очень давно. Сначала – просто как традиция – Корин творил только в мастерской. Потом как запрет, потом снова как традиция… А потом традиция с запретом так перемешались, что из этого получилось что-то вроде безусловного рефлекса, сидящего в подсознании.

– А какая цель? Сделать творчество подконтрольным?

– Творчество не может быть подконтрольным, после этого оно уже не творчество. Мастер не творит по заказу. Но можно контролировать самого мастера. Правда, далеко не каждого…

– Я запуталась – запрет абсолютный или нет?!

– Формально – да. Но по факту, конечно, нет. Как и любой запрет. Хотя художники – существа по определению менее управляемые, чем нетворческие личности, – но даже среди них не так уж много тех, кто способен играть не по правилам… Тут нужен дар, плюс склад характера, плюс авантюризм… плюс определенный уровень мастерства. Таких мастеров немного.

Эзергиль помолчала и добавила лукаво:

– Но ты не одна из них, не надейся.

– Да среди моих знакомых таких отмороженных мастеров полно! Тот же Джеф…

Эзергиль поморщилась.

– Этот Джеф… Неужели ты его до сих пор не раскусила? Он очень скучный и предсказуемый тип, несмотря на свой внешний лоск. Понять его действия очень просто. Достаточно понять, в чем его выгода. Вернее, в чем он сам ее видит.

– Оттуда ты его так хорошо знаешь? Ты с ним встречалась? – с нездоровым любопытством спросила я.

– Я на него работала. Забыла, что ли? А с теми, кто пытается мной распоряжаться, я не встречаюсь, – холодно сказала Эзергиль. – Я предпочитаю равенство в отношениях.