Карина Хелле - Прах к праху

Но что нас манило?

Вскоре дорога стала знакомой, тревога усилилась. Я взглянул на Перри. Она была рядом с Максимусом, оба смотрели на меня, словно ждали, что я обернусь.

При виде них вместе я ощутил прилив гнева, но попытался улыбнуться.

«Вы все умрете», — мысль ударила по голове.

И все потемнело. Время пропало.

Я оказался перед домом детства, и он выглядел таким, как я его помнил, даже с пальмой в горшке на крыльце, увядающей, на зеленых листьях была коричневая гниль. Я услышал, как отец хвалит Гавайи, уговорил Пиппу, а через нее — маму, поставить пальму на крыльце. Она не росла, так и осталась болезненной и сгорбленной.

И она была тут, в том же треснутом горшке.

Почему-то это вызвало улыбку. Я оглянулся на всех, удивился их тревоге и пропаже Дэниела.

— Куда делся твой папа? — спросил я у Перри.

Она странно посмотрела на меня.

— Он решил пойти в исторический музей, — сказала она, словно я был глупым.

Я кивнул, словно понимал, но лишь осознал, что снова провалился во времени. Я огляделся, насчитал Максимуса, Аду, Перри и маму Перри. Нас было пятеро.

«И мы все верим», — подумал я. Если это влияло на что-то.

— Это он, — сказала мама Перри, глядя на окна. — Я таким его и помнила.

Я кивнул. Дом не изменился. Это должно было предупредить, ведь жизнь в Нью-Йорке быстро менялась, но нет.

Но дом выглядел заброшенно. Дверь на крыльце треснула, дом словно прятался в своих темных окнах. Соседи, что были близко по бокам, были живее и ярче. Их дома словно плясали в воздухе.

Это здание казалось мертвым.

— Думаю, тут никто не живет какое-то время, — сказал Максимус, я увидел, как он разглядывает горшок с пальмой. Дерево было сухим, сжавшимся, мертвым.

— Наверное, — я моргал от того, как растение изменилось. Такое место пустовало бы в городе не дольше недели.

— Мы его увидели, — быстро сказала Ада. — Пора обратно.

Я посмотрел на нее, заметил, как она напугана. Она терла ладонями руки, словно тут не было жарко.

— Еще нет, — сказала ее мама, я увидел ее на крыльце, она открыла дверь дома.

— Мам, нет, — голос Перри словно унес ветер, которого не было.

Было поздно. Она пропала внутри.

Отлично. Я не собирался ее туда впускать. Это был не ее дом.

Я взбежал по ступенькам, ладонь скользнула по черным железным перилам. Я прошел за ней в прихожую.

Я тут же ощутил перемену в давлении воздуха. Я двигал челюстью, чтобы уши щелкнули, пока озирался.

Я озирался в прихожей. Тело успокоилось, словно меня охватило понимание. Я правильно сделал. Не знаю, как, но я поступил верно, придя сюда и приведя всех.

Место было темным, со знакомыми тенями. Толстый слой пыли на полу и люстре сверху. Все было, как я помнил, даже мебель. Те же картины висели на стенах, включая ту, что я любил «Завтрак гребцов» Ренуара. Мама Перри пошла вперед, осторожно ступала по прихожей, а я свернул в гостиную.

Там было светлее, большие окна выходили на улицу. В углу была елка, ветви стали ломкими, но остались зелеными, паутина висела с гирлянды. Страннее было то, что под ней были подарки. Несколько, но там, в обертке. Ждали.

Я смотрел туда пару мгновений. Я почти мог разглядеть на одном из них «Деклан». Странное гудение доносилось из подарка, и я захотел открыть его, но рядом оказалась Перри.

— Что такое? — выдохнула она, воздух застыл облаком перед ее лицом. Я даже е заметил, что тут было холодно. — Тот, кто тут был, съехал перед Рождеством, — она робко прошла по комнате к камину, на котором стояли трофеи Майкла. — Поверить не могу, что они не забрали вещи.

«Я был тут последним», — подумал я, она разглядывала ближайший приз.

Она посмотрела на следующий, моргая.

— Все они для Майкла О’Ши, — сказала она тихо и в смятении. — Не понимаю, — она посмотрела на меня. — Декс, твоя семья была последней в этом доме?

— Это наши вещи. Но я не знаю, должны быть другие люди. Это было давно. Мы бы продали дом, я знаю.

— Ого, — Максимус стоял за мной и смотрел на все. — Ты это ощущаешь, да?

— Холодно, — Ада вошла последней. — И мне не по себе, — она начала закрывать дверь, и Максимус закричал. — Нет!

Но было поздно. Дверь закрылась. Почему-то я улыбнулся.

Ада странно посмотрела на Максимуса и дернула за ручку двери. Дверь открылась, и я увидел облегчение на его лице. Он словно ожидал, что нас запрут внутри. Я тоже так думал. Я даже хотел этого.

Я был здесь и не собирался уходить.

Я был дома.

— Это место тебя пугает? — сказал я Максимусу с ухмылкой.

Он осторожно посмотрел на меня.

— Тут что-то не так, — он посмотрел на Перри. — Ты ощущаешь тяжесть воздуха.

— Это от пыли, — Ада сморщила нос. Она пошла за мамой. Когда она миновала картину Ренуара, что-то там пошевелилось. Едва заметно. Ада не уловила этого. Но черные глаза женщины на фоне, у перил, проводили ее взглядом.

А потом посмотрели на меня. Я вдохнул, ощутил ладонь на запястье.

Я вздрогнул, обернулся и увидел Перри, с болью глядящую на меня.

— Что такое? — спросила она.

Я покачал головой, взглянул на картину. Она не двигалась. Я обрадовался, что дверь открылась, когда Ада проверила. Я не знал, почему часть меня хотела тут остаться. У меня уже были проблемы с головой.

«Не говори им этого», — сказал мужской голос в моих мыслях.

Я обернулся, думая, что это Максимус говорит за мной. Но он замер у лестницы, словно думал, идти наверх или нет. Я хотел сказать ему, что это плохая идея. Что все это — плохая идея. Но ясность пропала.

И я хотел исследовать.

— Куда ушли мама и Ада? — вдруг в панике спросила Перри.

— Мы на кухне! — прозвенел голос Ады из-за угла.

— Нам стоит держаться вместе, — сказал Максимус, отойдя от лестницы. — А наверх идти не стоит.

Я невольно рассмеялся.

— Это не дом с призраками, Скуби Ду.

Они с Перри переглянулись и промолчали. Я начинал ненавидеть эти их взгляды и невысказанные слова. Но я пошел за ними.

Кухня не изменилась совсем. Я такой ее и помнил.

Стол был накрыт на троих. Во главе села бы Пиппа. Два других места были напротив друг друга посередине. Места для отца не было — он не бывал дома — а маме накрывать перестали. Она не была трезвой.

Посуда была с черными, белыми и красными рисунками, Пиппа выбрала что-то шведское для тарелок, ножей и вилок. Похожие рисунки были на салфетках в серебряной подставке. У ее места был белый стакан, у двух других — чашки.

На одной чашке был Майкл. На другой — Деклан.

Мама Перри замерла возле них. Она медленно повернулась ко мне.

— Не понимаю, — сказала она. — Почему это еще здесь?

Ответа у меня не было.

Перри и Максимус молчали, пытаясь понять. Ада заглянула в чашку Майкла.

— Фу! — завопила она и отпрянула к маме, что поймала ее. Она зажала рот рукой, словно ее тошнило.