Макс Фрай - Желтый

– Так в чем выражались ее мрачность и свинство?

– Во всем! Ну вот, например, мне внезапно стало мучительно стыдно за свои экскурсии, текущую и все остальные – что морочу головы людям каким-то условно романтическим бредом и деньги за это беру. И вообще за все сразу, оптом. За то, что такая, как есть. Даже за то, что живу в этом городе, «прозябаю в провинциальной дыре», – ты вообще можешь представить, чтобы такое паскудство творилось не в чьей-нибудь, а в моей голове?

– Извини, не могу. Мне всегда недоставало артистического воображения. Сейчас я этому рад.

Стефан все еще улыбается, но Тони не проведешь. Он забирает с подоконника слегка остывшие пироги, эвакуируется с ними поближе к плите, чтобы наблюдать за шефом Граничной полиции с безопасного расстояния. Ни хрена себе у него настроение. Я такого еще не видел. Вот уж испортилось так испортилось! Ладно бы молоко, но ведь и масло сейчас под его взглядом прогоркнет, и сметана заплесневеет, и зеркала потемнеют. А камни, видимо, выучатся молиться на арамейском, как только поймут, что им не сбежать. В общем, хорошо, – меланхолично думает Тони, – что я спрятал пироги.

– Говорю и сама не верю, – вздыхает Люси. – Тем не менее, в тот момент я действительно думала так. А мои экскурсанты, совершенно чудесная пара, муж и жена, всю дорогу держались за руки, как на первом свидании, стали смотреть друг на друга с таким отвращением, словно ничего гаже в жизни не видели. При этом она пыталась в него вцепиться, а он – ускользнуть. Даже думать не хочу, что при этом творилось у них в головах.

– Не хочешь – вот и не думай, – говорит Стефан. – Лучше скажи, что вокруг в это время происходило? Обычная обстановка или некоторые нюансы?..

– Да сплошные «нюансы»! Вообще ничего кроме них. Вместо Соду какая-то левая, ни на что не похожая улица, хотя в тот момент она казалась мне знакомой, словно каждый день здесь хожу. Такая унылая и зачуханная – другого слова не подберу! – что впору повеситься. Вокруг темно, все закрыто и заколочено, кроме пивной, у входа в которую какой-то стремный пьяный мужик – то есть вряд ли, конечно, настоящий пьяный мужик, но тогда я как-то не усомнилась – крутился, как дервиш, и…

Стефан, не дослушав, хватается за голову и говорит что-то вроде «хенасси друнгаррум»; скорее всего, просто ругается на одном из полутора тысяч забытых им языков, – думает Тони. На самом деле даже хорошо, что ругается. Теперь, может, ничего и не скиснет. И камни не треснут, и воды двух рек не напитаются ядом, и небо не рухнет на землю. Великое дело – вовремя спустить пар.

– Вы там пива случайно не пили? – наконец спрашивает Стефан. – Или чего-то другого? Не пробовали еду? Что с тобой все нормально, сам вижу. И эта женщина, – кивает он в сторону спящей Жанны, – тоже в порядке. А остальные?

Люси мотает головой.

– Никто ничего. Мальчики сперва решили зайти выпить пива, но передумали. Быстро опомнились; собственно, после того, как Жанна стала орать: «Все не так!» Тогда это казалось глупой, неприличной истерикой, но все равно подействовало, как пощечина – на всех разом, не только на меня. Думаю, она-то нас и спасла. И музыкант с саксофоном, но он включился уже потом. А сначала мы все от ее крика начали приходить в себя. Ну и дальше уже нормально все было: переглянулись, поняли, что какая-то хрень здесь с нами творится, и надо удирать. И вышли оттуда, кстати, очень легко – вот за это как раз музыканту спасибо, как он заиграл, так и проход появился…

– Музыканты в этом смысле очень полезный народ, – кивает Стефан. – Что они точно умеют, так это людей из задницы вывести, даже когда сами на ее глубочайшем дне сидят. Ну и судя по тому, как вы все быстро опомнились, степень достоверности была не особо высокая; навскидку, вряд ли больше пятнадцатой. Это вам, надо сказать, крупно повезло.

– Степень достоверности – чего именно? – вдруг спрашивает безымянный, все это время молча сидевший в дальнем углу, как сирота на празднике. Мягко говоря, не совсем его стиль.

Стефан снова повторяет свое «хенасси друнгаррум», или что-то вроде того; похоже такой уж это язык, что не все его звуки можно услышать человеческими ушами. И нечеловеческими тоже явно не все. Но они все равно каким-то образом присутствуют в речи, и это чувствуется, поэтому слова так неразборчиво звучат.

– Та самая дрянь, которую мои ребята окрестили «Серым Адом», – наконец поясняет Стефан. – Определение, на мой взгляд, не шибко удачное, Люсина «мрачная свинская щель» – и то гораздо точней. Но чтобы не умножать скорбную терминологию, пусть будет «Серый Ад». Крайне неприятный морок; проще говоря, редкостное дерьмо. Портит все, к чему прикоснется, низводит до самой низшей октавы. В этом его суть.

– «До самой низшей октавы», – зачем-то повторяет Люси. – Не уверена, что я тебя поняла.

– Сейчас поймешь. Ты сегодня своими глазами видела самое худшее из того, что могло произойти с этим городом. Каким он стал бы, не будь у него, к примеру, нас. А у всех остальных его жителей – ни ума, ни сердца, ни проблеска того, что принято называть «душой», одни только голодные рты да пугливые задницы. И одновременно ты сама превратилась в наихудшее из того, на что потенциально способна. Твоих спутников это тоже касается. Понимаешь теперь, почему они с таким отвращением друг на друга смотрели? Что творилось в их бедных головах?

– Понимаю. Еще бы мне не понять, саму от всех в тот момент тошнило: мерзкие, отвратительные людишки, даже хуже, чем глупая неудачница я. Но если это и есть наихудшее из возможного, то знаешь… Объективно я – вполне ничего. Потому что даже в этом сумеречном состоянии оказалась способна понемногу дотюхать, что оно – просто дурная карнавальная маска. И смогла нащупать под этой маской что-то вроде живой настоящей себя.

– А вот это бесценно, – серьезно кивает Стефан. – Именно так и выглядит первый шаг в бессмертие: когда тебя настоящую уже никакой Серый Ад до конца не сотрет. Ты-то его, конечно, уже давным-давно сделала. И великое множество следующих шагов. Но сегодня на практике, очень наглядно убедилась, что это так. Хотя обстоятельства места и времени твоего триумфа мне все равно не нравятся. Серый Ад – дурное излишество, и без него можно о силе своего духа узнать.

– В трамвае, который увозит на Эту Сторону, уж всяко интересней и веселей делать такие открытия, – улыбается Люси.

– Вот именно. Будь моя воля, искоренил бы эту свинскую щель навсегда. Но пока получается только фрагментами. Где вылезет, там и режем; по крайней мере, сейчас оно так.

– Ты мне раньше никогда не рассказывал про эту сраную низшую октаву, – говорит безымянный, все это время слушавший Стефана с таким лицом, словно ему в сердце вонзили нож, и он теперь вежливо ждет, пока его вынут, и можно будет наконец умереть. – Я-то, дурак, был уверен, что у нас все замечательно. Пару раз краем уха слышал про этот ваш Серый Ад, но всерьез не принимал. Считал, меня не касается, это твоя забота, вроде ночных кошмаров и прочего хищного хлама, повалившего из открытых Путей. Думал, Серый Ад – просто один из множества мороков, откуда, если случайно влипнешь, довольно непросто выбраться – ну так никто и не обещал, что всегда будет весело и легко. В конце концов, для того и Граничный отдел полиции, чтобы со всем этим разбираться…