Макс Фрай - Желтый

Додумав эту нехитрую мысль до конца, Стефан запирает окно, тяжелым взглядом обводит свой кабинет, говорит вслух:

– Вернусь ближе к ночи; смотри мне, чтобы оставался на месте, как гвоздями прибитый. А не как вчера. Стыдно должно быть: ребята проснулись на службе после трудного дела, а ничего кроме приемной и коридора на всем этаже нет, даже кофе попить не смогли, чайник-то здесь остался. В «Максиму» бегали, бедочки, а там кофе – дрянь. Чувствую себя без пяти минут жестоким сатрапом. Короче, без фокусов давай.

Вот интересно, как это «без фокусов», когда я сам и есть фокус, – мог бы возразить кабинет, если бы Стефан наделил его даром речи. Но прекрасный период, когда он, упиваясь открывшимися возможностями, заставлял разговаривать вслух все, что на глаза попадалось, давным-давно миновал.

Два часа, два мелких коротких дождя, северо-западный ветер, три пива и один слишком горький эспрессо спустя, Стефан начинает – ну, не то чтобы закипать, а скажем так, понемногу утрачивать избыток благодушия. И думать: ладно, с совестью с самого начала все было ясно, у тебя, и вдруг какая-то совесть, даже не смешно. Но сердце! Сердце-то у тебя точно есть. По крайней мере, позавчера оно было, своими глазами видел. Где ты его продолбал? – думает Стефан и от возмущения внезапно засыпает на месте, прямо в баре, на табурете, давно такого с ним не случалось; строго говоря, точно такого – вообще никогда, потому что в ту пору, когда он по молодости и неопытности мог бесконтрольно заснуть где попало, никаких баров еще и в помине не было. Человечество их просто не изобрело.

Стефан спит в баре; впрочем, с точки зрения окружающих это выглядит так, словно он крепко о чем-то задумался, причем о таком непростом предмете и в таких выражениях, что рядом с ним садиться не стоит, лучше вообще близко не подходить. Но Стефан все-таки именно спит, и ему снится, как он сидит на перилах пешеходного моста через реку Нерис и сердито бормочет, озираясь по сторонам:

– Что за хрень происходит? Я ее не заказывал! Как это так?

– Извини, – кротко говорит его безымянный друг, персональная божья кара, как обычно шутит сам Стефан. То есть делает вид, будто шутит. На самом деле не очень-то ему и смешно.

– Я не нарочно, – продолжает тот с видом дошкольника, разбившего банку с вареньем. – Не задираюсь. Не показываю, как я теперь умею, не дразнюсь, не качаю права. Просто ты сам хотел как бы случайно встретить меня на улице, а я не люблю отказывать друзьям. Но в такую собачью погоду совершенно невозможно быстро проснуться, одеться, выскочить из дома, даже кофе не выпив, и куда-то нестись. Поэтому получилось, как получилось: ты как бы случайно меня увидел. А что не наяву, а во сне – ну извини, бывает. Я на Белом мосту почему-то часто всем снюсь. Как медом мне тут намазано. Ну или, наоборот, вам…

– Ничего, – говорит Стефан. – Лучше уж так, чем ждать до завтра. До завтра я бы успел всерьез на тебя рассерчать. Почему-то не сообразил, что ты мог просто лечь спать.

– Не факт, что именно «лечь». В последнее время я часто засыпаю в совершенно неподходящих для сна обстоятельствах; впрочем, неважно. Проснусь, разберусь, что там было, и как это выглядело со стороны. А почему ты меня не позвал, если хотел увидеть? Всяко проще, чем сердиться и ждать.

– Ну вот, считай, позвал. Хотя наяву все-таки было бы лучше. Формат уж больно удачный: случайная встреча на улице, необязательный разговор на бегу…

– Ты прав, случайная встреча на улице – идеальный формат, – кивает его сновидение. – Тогда действительно подожди до завтра. Тебе ж не горит?

Еще как горит, – думает Стефан, проснувшись в баре, а с точки зрения случайных свидетелей, просто сменивший сердито-задумчивый вид на безмятежно-задумчивый. – Но ладно, как скажешь. Приятное – и совершенно неожиданное! – открытие, что совесть у тебя все-таки есть.

Четверть часа спустя Стефан заходит в свой кабинет. Вернее, не заходит, а застывает на пороге, восхищенно присвистнув:

– Отлично выглядишь. Можешь ведь, когда хочешь!

Его можно понять. Еще никогда его кабинет не был так просторен и светел. И окна – в тех редких случаях, когда вообще были – уж точно не от пола до потолка. И картины Пауля Клее на стенах до сих пор тут еще никогда не висели. Натурально музей. И новенький письменный стол такой огромный, что на нем, пожалуй, можно уложить семерых человек.

Но пока там лежит только один. То есть уже не лежит, а почти сидит. Открывает глаза, озирается, по-детски прыскает в кулак и тараторит так быстро, что невозможно вставить ни слова:

– Ни фига себе я промахнулся! Просыпаться в домах у друзей – хорошее, доброе дело, если не слишком злоупотреблять. Но просыпаться у друзей на работе – все-таки перебор. Извини, больше не повторится. Ну то есть я всем сердцем надеюсь, что не повторится, но твердо обещать, сам понимаешь, ничего не могу. Предлагаю сделку: выдай мне кофе. Сварю, выпью и сразу уйду.

– Да ладно тебе, не спеши, – говорит Стефан, доставая из недр невесть каким чудом зародившегося в его кабинете удобного, вместительного стеллажа почти полную пачку кофе и джезву. – Я не то чтобы очень занят. Даже погулять выходил. Тебя, между прочим, надеялся встретить. Ну, можно сказать, почти получилось. Откуда ты взялся? И почему именно здесь?

– Мне приснилось, что ты хочешь со мной повидаться, – объясняет его персональная божья кара, колдуя над джезвой. – И я так проникся, что проснулся в единственном месте, где от встречи гарантированно не отвертишься, хоть под стол залезь. Какой-то я в последнее время стал подозрительно сговорчивый. Сам удивляюсь. Надеюсь, скоро пройдет.

– На какие только жертвы не пойдешь, чтобы меня удивить, – ухмыляется Стефан.

– И то верно. Тебя еще поди удиви. А у меня получилось… Получилось же?

– Да не то слово. Особенно Клее на стенах. Какой музей ты обнес?

– Бернский [18], конечно. Там самая большая коллекция, глядишь, вообще не заметят пропажи. Не пересчитывают же они их днями напролет… Да ладно тебе, не вращай так грозно глазами. Куда мне музеи грабить. Я бы и рад, но до Берна мои полномочия не простираются; они, сам знаешь, даже до Пилайте [19]и Новой Вильни [20]сильно через раз простираются. Не каждый день. Так что картины – такая же иллюзия, как и все остальное тут у тебя, за исключением кофе. Зато их можно оставить надолго, если, конечно, сумеешь договориться со своим кабинетом. Мне показалось, у него довольно вздорный характер. Честное слово, хуже, чем у тебя.

– Даже знаешь, немного обидно, что картины просто иллюзия, – смеется Стефан. – Уже успел прикинуть, что полицейский комиссариат – такое удачное место для хранения краденых шедевров, что грех волочь их домой.

– Справедливости ради, осенний день давно прошедшего года тоже отлично подходит для хранения краденого. Но в полицейском комиссариате, конечно, гораздо смешней. Полицейский комиссариат – такое специальное место, где что ни сделай, все будет смешно.