Макс Фрай - Желтый

– Когда я его брал, оно было рубашкой. Темно-синей в мелкую клетку. Толстой, теплой, байковой, или вроде того; я еще подумал, такую приятно надеть после бани… ну, то есть после морской волны. Неважно. В общем, твоя рубашка сама превратилась. Я ничего с ней специально не делал. Слова дурного ей не сказал. Даже не взирал с укоризной, побуждая к добровольным метаморфозам. Вот интересно, эта ваша так называемая инертная материя – она-то куда смотрела? Как допустила такой бардак?

– Ну так просто в твоих руках материя перестает быть инертной, – объясняет Нёхиси. – И ее можно понять. На ее месте я бы и сам перестал немедленно, просто чтобы тебе понравиться. К счастью, я отродясь ни из чего такого не состоял.

– Ясно, – вздыхает Тони, надевая сверкающий ватник. – Значит, вот так у нас в этом сезоне выглядит примат духа над материей. Буду знать. Спасибо, что хоть размер от духовности не уменьшился. Вроде не жмет в плечах.

– И очень тебе идет, – вежливо говорю я, чтобы его утешить, сделать хоть одно доброе дело прежде, чем лопну от смеха. Говорят, многие злодеи, предчувствуя скорую гибель, спешат исправиться. Ну вот и я.

Потом мы, конечно, складываемся пополам от хохота, потому что Тони в этом ватнике прекрасен, как рождественская звезда. Он сам, посмотревшись в зеркало, ржет громче всех. Но переодеваться не рвется. Все-таки Тони художник, он как никто понимает, что красота – мира в целом – требует жертв.

Досмеявшись, Нёхиси гасит огонь на плите, накрывает крышками кастрюлю и сковородку, демонстративно падает в кресло, томно обмахивается передником, закатывает глаза, имитируя легкий, ни к чему не обязывающий обморок, и наконец говорит:

– Всемогущество всемогуществом, но эта ваша готовка – полный трындец. Видимо это и называется «упахаться». Много раз слышал слово, но не мог вообразить состояние, которое им описывают. Готов спорить, сейчас это оно и есть! Как ты вообще с этой кухней справляешься? – спрашивает он Тони. – Каждый день, без отдыха! Я потрясен.

– Ну а как ты дырки в небе проделываешь? – пожимает плечами Тони. – Лично мне даже издалека смотреть трудно, а у тебя отлично идет.

– Так это совсем другое дело!.. – машет руками Нёхиси.

– Конечно, другое. Каждому свое. Я хочу сказать, от любимой работы сил только прибавляется. А готовить я как раз очень люблю.

– Прибавляется, факт, – с видом знатока киваю я, доставая из кармана бутылку шампанского. – Вот у меня, к примеру, любимая работа – выпивку из карманов доставать. Из чужих гораздо смешнее, зато из своих – надежнее. А то встречаются такие унылые типы, у которых в карманах сколько ни ройся, там то уксус, то какой-то дурацкий отбеливатель, то вообще, не приведи боже, полезный для здоровья безглютеновый жидкий компост.

И разливаю шампанское по толстым керамическим кружкам. Но не от вековой неприязни к правилам застольного этикета, как можно подумать, просто кружки – тут, рядом. А за бокалами лень вставать.

– Слушай, как же все-таки хорошо, что у тебя наконец-то снова есть имя! – говорит Тони, принимая из моих рук желтую кружку с изображением самого несчастного в мире злого дракона о трех головах и надписью: «Нам надо больше кофе!»

– У меня снова есть – что?.. – переспрашиваю, но умолкаю на полуслове, сам уже понял, о чем он. Имя у меня, похоже, действительно есть. Слава богу, всего одно, и не то, что было дано при рождении – все, как заказывал. Что тут скажешь, молодец Стефан. Я-то, зная его, надеялся… в смысле, всерьез опасался, что он надолго с этим делом затянет. Но Стефан решил не тянуть.

– Это оно у тебя, получается, заново отросло после сожжения? – интересуется Тони. – Как трава?

Молча пожимаю плечами. За ответ худо-бедно сойдет.

– Чего только не бывает! Не знаю, как ты, а я очень рад. Совсем без имен, конечно, было красиво, не спорю. Шикарный минимализм с закосом под Иегову. А все-таки очень трудно было о тебе – ладно бы говорить, но даже просто думать и вспоминать. Особенно когда ты где-то подолгу шляешься и не заходишь. Сидишь как дурак, чувствуешь, что не хватает – как его? ну, этого… в общем, этого! А кого-чего именно, даже сам себе не можешь толком сказать. А ты Иоганн-Георг, оказывается! – веселится Тони. – Слушай, а тебя так действительно мама с папой назвали? В честь Фауста? Он был их любимый литературный герой?

– Да ладно тебе – мама с папой, – фыркаю я. – Не клевещи на ни в чем не повинных людей. А то ты первый день меня знаешь. Сам когда-то придумал, специально, чтобы с девчонками знакомиться. Услышав такое, они обычно зависают, как старые компьютеры. Можно сразу перезагружать.

– Дело вкуса, конечно, но, по-моему, ощущение, что не хватает неизвестно чего, и есть твое настоящее имя. Уж точно больше всех остальных тебе идет, – говорит Нёхиси, шумно прихлебывая шампанское. И одобрительно добавляет: – Смешная все-таки штука. По-моему, от этих пузырьков делается щекотно в радиусе нескольких километров от меня. Хорошо, что я поленился сразу превращаться в кота, а то бы вы без меня все выдули. Коты же такое не пьют, я правильно помню?

– Обычно не пьют, – киваю. – Но кот, который из тебя получается, справился бы наверняка.

– Ну уж нет. Пить шампанское котом… из кота? через кота? – деньги на ветер, – возмущается Тони. – У них же совсем другие вкусовые рецепторы.

– Вот именно, – флегматично кивает Нёхиси. – Я однажды котом одну из твоих наливок попробовал. Не помню, какую именно, но вряд ли это имеет значение. Хорошо хоть не начал сразу лакать, а сперва осторожно лизнул. Такой ужас, вы не представляете! Больше никогда.

Такой хороший поначалу был день. Даже проснулась в состоянии радостного ожидания, как в день рождения в детстве: ну, что сегодня мне предстоит? Какие будут подарки? Кто их принесет?

О первом подарке вспомнила сразу: в офис сегодня идти не надо, можно работать из дома. Эва уже давно проводила в таком удобном режиме примерно половину рабочих дней. Но все равно всякий раз заново этому радовалась, вспоминая те времена, когда еще было не так.

А еще сливовый пирог из Тониного кафе на завтрак. Никогда не брала остатки из ресторанов, не стеснялась, просто не любила доедать поутру вчерашнее, но Тони есть Тони – во-первых, его пирог она бы, пожалуй, и в окаменевшем состоянии сгрызла. А во-вторых, попробуй у него откажись. Не говоря уже о том, что завтракать поутру пирогом из вчерашнего наваждения – интересный метафизический опыт. И, безусловно, полезный – для здоровья и укрепления веры. Например, в невозможное. И вообще во все, что на ум придет.

А еще картина с зайцем, написанная на изнанке реальности, которая висит на стене, не в самом удачном месте, надо было чуть пониже и сбоку; ай, да какая разница. Когда развеску в твоей квартире устраивает черт знает что, наскоро прикинувшееся человеком, особо не покапризничаешь. На самом деле, – думала Эва, – даже хорошо, что он именно так повесил картину. Посмотришь, и сразу понятно, что это точно сделала не я сама.