Галина Липатова - Удача близнецов [СИ]

Кавалли, неумело разминая рассыпающуюся смесь и стараясь ее сгрести в одну кучу, признался:

– И не видел. Меня в Корпусе только походную еду готовить научили – каши, супы и уху на костре в котелке варить, мясо, дичь и рыбу запечь или пожарить, овощное рагу сделать. Большего ведь странствующему паладину и не нужно.

Луиджина подняла крышку вафельницы, поддела ножом вафлю и скинула ее на блюдо, засунула вафельницу опять в печку. Отломила кусок вафли, попробовала и скривилась. Добавила в тесто немного муки и сахара, и застучала взбивалкой:

– Разве ваша матушка никогда не… – она замолкла, вдруг подумав, что Кавалли, может, подкидыш или сирота, и ее слова могут ему показаться невежливыми. – Простите.

– Да не за что, – паладин наконец сгреб тесто в одну кучу и оно у него даже стало походить на тесто, а не на кучку муки с какими-то комьями, хотя по-прежнему липло к рукам. – Я не подкидыш и не сирота, если вы об этом. Я баронский бастард. Отец достойно содержал меня и матушку, пока она не вышла замуж, а потом забрал меня к себе и воспитывал наравне с законным сыном. Так что я никогда не видел, как на кухне работают.

Луиджина плеснула на вафельницу новую порцию теста, сказала:

– Вам повезло. Немногие аристократы так заботятся о своих внебрачных детях.

– В Плайясоль так принято – не давать бастардам своего имени, но воспитать достойно, и их матерей содержать, если они незамужние, – пожал плечами паладин. – Мы народ горячий, так что дети на стороне у многих знатных сеньоров случаются и по старому обычаю всем бастардам одна судьба – в паладины или инквизиторки. Если, конечно, у аристократа есть другие дети. Если нет – то можно и на наследование рассчитывать.

Молодая женщина вздохнула, отломила кусочек вафли:

– Хорошая традиция. Не то что у нас… мой-то ни сантима матушке на мое воспитание не дал, и признавать не захотел. Пришлось ей по суду проверки по крови добиваться и по королевскому уложению возмещения требовать. Суд обязал отца заплатить ей два эскудо с половиной, этого хватило, чтоб мне образование получить хорошее. Да и то он эти невеликие для него деньги четыре года отдавал, по двести-триста реалов в месяц… О, вафли хорошие стали получаться. Хотите попробовать?

Она протянула ему еще горячую, хрустящую вафлю. Андреа с трудом оторвал руки от комка теста:

– Спасибо, только у меня руки в тесте, сейчас вытру…

– Да не надо, так кусайте, – улыбнулась Луиджина, и Андреа решительно откусил. Луиджина, завороженно глядя в его глаза, скормила ему всю вафлю, и оба опомнились, только когда ее пальцы коснулись его губ. Она отдернула руку, Андреа отвернулся, чувствуя, как у него пылают уши, и яростно принялся мять тесто.

Луиджина сунула вафельницу в печь, сказала, не оборачиваясь:

– Простите… Сама не знаю, что это было. Неужели чары на меня тоже начали действовать?

– Нет, – вздохнул паладин. – На меня они не могут действовать, а я чувствую то же, что и вы. Это не чары. Не фейские чары, во всяком случае…

Звон колокола проникал в окно кухни, напоминая о том, что времени мало, надо торопиться, но очарование он не мог смыть. Андреа понял, что впервые за свою жизнь влюбился по-настоящему, и от осознания этого ему захотелось плакать.

Луиджина стукнула вафельницей, скинула с нее свежую вафлю и налила новую порцию теста:

– Я… Чувствую, что меня тянет к вам, хотя я знаю – нельзя. Что же это, если не здешние клятые чары? Ведь еще утром, когда я вас встретила, такого не было. И вообще со мной такого раньше не было. Бывали в моей жизни мужчины, но никто… никто из них не смотрел на меня так, как вы. И ни о ком из них я не думала того, что думаю, глядя на вас.

Паладину очень хотелось спросить, что именно она думает о нем, но он промолчал. Тесто наконец начало отлипать от пальцев, и слепилось в гладкий, маслянисто блестящий желтый ком.

– Кажется, оно готово, как думаете, сеньора Луиджина? – как мог спокойнее спросил он.

Она подошла ближе, потыкала в тесто пальцем:

– Готово… сейчас его надо раскатать, вмешивая орешки и изюм, потом скатать в колбаски и нарезать… Разделите на четыре куска и…

Он повернулся к ней, и их лица оказались так близко друг к другу, что они ощущали жар дыхания… и Андреа сам не понял, как так вышло, что он уже целует ее мягкие, податливые губы, а она крепко обнимает его за плечи…

Грудь Луиджины наощупь оказалась далеко не такой маленькой, как выглядела, по крайней мере Андреа вполне почувствовал ее мягкую округлость сквозь одежду, когда она к нему прижалась.

Заскрипела задняя дверь, и они отпрянули друг от друга. Вошедший Лорано ничего не заметил, а раскрасневшееся лицо Луиджины отнес на счет печного жара.

– Еле у себя нашел немножко апельсинового, – сказал он, показывая маленький горшочек. – О, а у вас уже и вафли жарятся. И пахнет как вкусно! Помощь требуется?

Андреа этим предложением тут же воспользовался:

– Может, вы с сеньорой Луиджиной будете печенье раскатывать, а я вафли жарить? Сковородка все-таки тяжелая…

Луиджина быстро глянула на него, но возражать не стала. А может, тоже подумала, что так будет лучше: по крайней мере меньше соблазна.

Втроем дело пошло быстро, и вскоре на столе на одном блюде высилась горка желтого печенья, а на другом – стопка поджаристых вафель.

– Вот всё и готово, – сказал паладин, оглядев результаты трудов. – Но самое трудное впереди. Вы вдвоем накрывайте в зале стол, только всю еду туда не сносите, мало ли. А я начну готовиться к призыву фейри. Это непросто, имени ее я не знаю, потому придется постараться, чтобы на зов явилась именно та, кто нам нужен… И да, в колокол уже звонить не надо, это может помешать призыву, так что приведите Альдо сюда. Когда явится фейри, вы, посвященный Лорано, должны будете трижды пригласить ее к столу. Надеюсь, она не откажет, иначе снять чары будет очень сложно… и долго, боюсь, не все жители села выдержат столько времени…

Он снял фартук, надел камзол и кафтан, намотал на запястье четки и начертил посреди зала траттории ножом круг. Луиджина и священник отодвинули один из столов ближе к середине, постелили на него скатерть и расставили миску с ризотто, блюда с печеньем и вафлями, горшочек с вареньем и кувшин кипяченого молока с медом. Потом священник пошел за студентом в церковь, а Луиджина зажгла светильники.

Кавалли начертал знаки призыва, вкладывая в них силу. По правилам положено было устроить жертвенный дар, но сейчас он этого делать не стал. Закончив круг, он взял обычную оловянную ложку и простую кружку на кухне, вышел из траттории на площадь. Солнце еще не зашло, но стояло довольно низко, так что надо было спешить, пока день не закончился. Зачарованные люди на площади спали, оглашая всё вокруг диким храпом и хрюканьем, и паладин незамеченным дошел до колодца, поднял ведро и набрал в кружку воды. С клумбы возле траттории наскреб ложкой земли, вошел в зал и приступил к самому ритуалу призыва. Насыпал земли на один из знаков: