Галина Липатова - Отдых на свежем воздухе [СИ]

Книги были разные. Книга Псалмов, Откровение Пяти, молитвенник, несколько больших романов на любой вкус, парочка жизнеописаний великих людей, с десяток томиков сальмийской поэзии, несколько исторических трудов и большой сборник древних сказаний. Почти все было на сальмийском, кроме сказаний и священных текстов. Сальмийского Джудо не знал, интереса ради взял книжку со стихами и попытался прочесть парочку сонетов. Но увы: сальмийский довольно сильно отличается и от фартальского, и от плайясольского (хотя и происходит, как они, от старинной таллы), и понимал Джудо в лучшем случае треть. Впрочем, он приметил на полке рядом с молитвенником еще одну книжку, раскрыл – это оказался такой же молитвенник, только на сальмийском. Так что можно будет попробовать освоить еще один язык, особенно если Маринья любезно согласится научить его правильному произношению. Хотя, честно сказать, паладина больше интересовала сальмийская ругань, знаменитая на всю Фарталью, а просить даму научить ругани как-то неприлично, даже если она инквизиторка и сама порой не брезгует такими выражениями. Как и все паладины, особенно храмовники, Джудо любил отвести душу в непечатных выражениях, лишь бы это не были богохульства, и от возможности расширить репертуар никогда не отказывался. Тут он вспомнил, что у сальмийцев есть поэтический жанр, в котором стихи положено щедро сдабривать непристойной руганью, и принялся листать книжки со стихами, пока не нашел нужное. Отложив выбранные книги на сундук под окном, он решил на досуге ими заняться. А пока что надо пойти вниз и всё-таки начать поближе знакомиться с сеньорой Мариньей. Да к тому же близилось время второго завтрака. Так что он переобулся в сабо и спустился вниз.

Маринья нашлась в кухне, где она задумчиво созерцала длинную плиту, на которой в ряд стояли плотно накрытые крышками глиняные кастрюли разных форм и размеров. Сбоку на плите был выступ, накрытый крышкой от такой же глиняной кастрюли.

Услышав его шаги, она обернулась:

– О, хорошо, позавтракаем вместе. Иньез сегодня расстаралась, встала задолго до рассвета, чтоб нам на целый день наготовить... Чего бы ты хотел?

Он пожал плечами, подошел к плите, наугад открыл одну из кастрюль. Оттуда пахнуло сытным мясным духом:

– А это что?

– Олья-подрида, ну это скорее на обед. Хотя… какая разница. Я тоже ее хочу, – усмехнулась Маринья. – Знаешь, мне что-то неохота волочь тарелки в столовую. Тебя не смущает трапеза на кухне?

– Я не аристократ, так что нет, не смущает, – Джудо подошел к рукомойнику, вымыл руки и потянул с посудной полки две расписные миски, поставил их на чисто выскобленный стол у окна. Перенес туда кастрюлю с ольей-подридой, вынул из ящика ложки, снял со стены поварешку. Пока он этим занимался, Маринья положила на блюдо две пышные лепешки, сняла с выступа на плите крышку и поставила туда чайник. Судя по тому, как быстро из носика повалил пар, в выступ были вмурованы огнекамешки.

– Хорошо здесь всё обустроено, – заметил паладин. – Давно это место Обители принадлежит?

– Давно. Еще сто лет назад это поместье было отписано Оренсийской Обители в сервитут местным доном как пожертвование. Тут, в Сальме, нельзя продавать, дробить или дарить доменные земли, только временно в пользование передавать. Ну, наследники этого дона просто сервитут продляют, как он в завещании указал, – Маринья перелила кипяток в большой заварник, сыпанула туда из лубяной коробки горсть чабреца. – Место здесь хорошее, воздух отличный, вода целебная. Обычно тут поселяют тех, кто приходит в Обитель лечиться от черной тоски, несчастной любви или тяжкого горя. Четыре-пять человек, при них послушники – кухарь и уборщик, и посвященный целитель. И пара паладинов во флигеле для охраны.

Паладин выглянул в кухонное окно. Флигель, одноэтажное строение на две комнаты, виднелся в углу обнесенного каменным забором двора.

– А что, здесь нужна охрана?

– Скорее нет, но бывает всякое, – Маринья поставила на стол заварник, чашки, хлеб, солонку и сахарницу. – Тут иной раз мелкие фейри пошаливают, а изредка – заезжие нехорошие людишки. Правда, последних чаще всего местные же селяне окорачивают, так что основная опасность здесь от диких вепрей, да и то больше по осени, когда они приходят в сад паданками лакомиться. Зимой они редко появляются.

Она села за стол, Джудо открыл крышку кастрюли и принялся раскладывать по мискам олью-подриду:

– Ну, с вепрем я справлюсь, – усмехнулся он. – Да и с остальным тоже. Наверное, местные паладины-храмовники назначение сюда как отпуск воспринимают, а?

– Не без этого, – она улыбнулась. – Да и назначают сюда обычно тех, кому отдохнуть или даже полечиться надо, не только храмовников. Сейчас никого нет, кроме нас. А нам здесь не меньше двух месяцев придется пробыть.

Маринья съела ложку ольи-подриды и добавила:

– Если, конечно, все получится.

– Почему нет? – Джудо пристально на нее глянул. – Что может… помешать?

Она пожала плечами:

– Сам же знаешь, у таких как мы это непросто. Нам обоим придется постараться, чтобы семя жизни пробудилось. Я еще никогда не была матерью, я не знаю, смогу ли я.

Джудо коснулся пальцами ее руки – легонько, на мгновение. Но этого прикосновения было достаточно, чтобы почувствовать ее силу – и чтобы она почувствовала его.

Маринья понравилась ему. Не только внешне – это как раз было неважным, а вообще. Конечно, вряд ли бы он мог сказать: «это та женщина, с которой я бы хотел прожить жизнь, если бы не был посвященным». Но в остальном – почему бы и нет. По крайней мере они должны хорошо понимать друг друга, хотя бы в силу того, что оба – внуки кровавых сидов, со всеми их особенностями.

– Моя мать смогла, и даже дважды, – сказал Джудо, наливая ей в чашку душистый чай. – У меня есть сестра, посвященная Матери. В Ингарии. Отцы у нас разные, да и она младше меня на двадцать с лишним лет. А ведь мама – полукровка. Нам же должно быть проще, я думаю.

Съев пару ложек густой мясной похлебки, Маринья на это ответила:

– Возможно… Ты ешь, Иньез готовит очень вкусно. И вообще… что будет – то и будет. Наше дело – постараться, а там как получится. По крайней мере ты мне нравишься, а это уже хорошо.

Дальше они завтракали молча, каждый думал о своем. Допив чай, Маринья сгребла грязную посуду и сложила в корыто со щелоком, разведенным водой:

– Иньез мне настрого запретила посуду мыть. Так и сказала – мол, ты не для того тут поселилась. И добавила, чтоб и ты не смел этого делать.

Джудо рассмеялся:

– Спасибо ей большое. Честно говоря, терпеть это не могу. Когда кадетом был, иногда в наказание посылали на кухню вместо посудомойки работать. Правду сказать, наказания были заслуженные...