Ольга Миклашевская - Люди под кожей [litres]

Уже совсем скоро настанет конец рабочей недели, а это значит, что очередная шоколадка отправится на хранение в ящик стола. Эта традиция со сладостями появилась у Василия Андреевича еще в незапамятные времена, и вместе с ней стал появляться очаровательный животик, росший вместе с опытом директора частной школы «Умница».

Именно поэтому, когда секретарша Мариночка связывается с ним уже под конец рабочего дня, Василий вздрагивает в плохом предчувствии. Можно даже сказать, отвратительном. Оно мелким зубастым монстром уютно устраивается у него за шиворотом и, победно улыбаясь, ждет, пока случится то, что должно произойти в это самое время в этом самом кабинете.

– Василий Андреевич?

Мужчина шумно сглатывает.

– Да, Марина? – Голос как будто не его. Даже не привычное «Мариночка», а именно почти официальное «Марина».

– К вам тут мамочка пришла, Озеркова Дарья.

О, мамочка!.. Мамочки в этой школе будут пострашнее разъяренных львиц. Если с отцами еще можно договориться – по-мужски, а иногда и по-взрослому, – то с мамашами никакого спасу нет. Они сожрут тебя с потрохами, даже не подавятся.

Но будем надеяться, что Озеркова пришла по какому-нибудь ерундовому вопросу, как то: «Василий Андреевич, можно я займусь сбором денег на подарок вам на День рождения?» Только вот в реальности к нему почему-то с таким вопросом никто не доходил. Все про «я» да «мне». Не всегда и не во всех разговорах даже фигурируют имена детей, потому что современная школа – это возможность для родителей быть хоть в чем-то значимыми за пределами несчастных браков.

Директор вдавливает телефонную кнопку толстым коротким пальцем.

– Зовите ее, Мариночка. Только ненадолго – у меня очень много работы.

Конечно, никакой работы у него нет, тем более в вечер пятницы. Но перед родителями необходимо держать лицо, иначе они могут подумать, что платят за механизм, который не нуждается в своем самом крупном винтике.

Ничего в голосе секретарши не кажется Василию Андреевичу подозрительным. Ни тон, чуть выше, чем обычно, ни легкая дрожь, которую можно заметить, только если перестать думать об ужине и футбольном матче.

Именно поэтому, когда круглая позолоченная ручка двери мягко поворачивается, у мужчины все еще относительно хорошее настроение. Авось пронесет, и эта встреча никак не омрачит грядущие выходные. В прогнозе говорили, в центральную Россию как раз вернется бабье лето, и можно будет даже съездить на дачу, пожарить шашлычков и распить с соседом Яшкой бутылочку подаренного на прошлый Новый год коньячка.

– Ну что, что, мразь, как отдыхается на даче, отгроханной на школьные денежки?

Не сразу до маленьких розовых ушек главы школы доходит смысл услышанного. Что это за шипение, низкое, плавно переходящее в темноту? В голове молнией проскакивает мысль – «а когда успели выключить свет?» – и тут же сменяется страхом. Горький привкус во рту, сердце, забившееся чуть быстрее, – пока не больше. Пока это еще не реальность.

Долго, почти с физическим усилием он вспоминает, как зовут эту гостью.

– Дашенька, вы, это… проходите, садитесь.

Лунный свет несмело пробивается через толстое стекло и освещает бледное лицо, обрамленное светлыми волосами. Всего за долю секунды Дарья оказывается рядом с ним, нос к носу; она нависает над столешницей, расставив руки-капканы по обе стороны от его жирных боков.

Конечно, мало для кого секрет, куда уходит… скажем так, определенная часть школьного бюджета. Но неужели в двадцать первом веке это еще может кого-то удивлять? В «Умнице» хорошие кадры, и в столовой хорошо кормят. У большинства учеников проблем с учебой нет: ЕГЭ сдают хорошо, олимпиады выигрывают… На этом фоне потеря каких-то десяти миллионов рублей выглядит просто смешно. Нельзя получить все и сразу, особенно в стране, где традиционно привыкли получать редко и по чуть-чуть.

– Так что, урод?

Жертва отшатывается назад, но дальше – только подаренный последним выпуском массивный бежевый глобус, где хранится алкоголь.

– Я-я… Мамочка, успокойтесь, давайте поговорим…

Нужно срочно позвать Мариночку. Только как? Левая рука Дарьи мягко обхватывает телефонную трубку, и вот уже острая коленка в телесных колготках оказывается на столе. Крикнуть даже как-то в голову не приходит.

В темноте Василию Андреевичу кажется, что сверкающие зубы – не зубы, а клыки, но это, конечно же, неправда.

– Какая я тебе мамочка? – Шепот. – Твоя мамаша небось уже сто раз в гробу перевернулась, когда узнала, что из тебя выросло, урод толстозадый.

Вот тут-то становится понятно, что все не по-настоящему. Это шутка, розыгрыш. Вон, физрук уже давно подтрунивает над ним, когда они встречаются в коридоре. Наверняка хочет выпендриться перед секретаршей, к которой давно неровно дышит, вот и заказал эту актрису, чтобы Василия хорошенько так напугать. Причем актриса вполне симпатичная, скорее всего, когда не злится.

Мужчина издает что-то среднее между низким грудным смехом и булькающим звуком. Рыба, захлебывающаяся без воды.

– А-а, это все Далецкий! Так и передай ему, милочка, что шутка вышла славная, его взяла. С меня выпивка!..

– Я тут пришла не шутки шутить. – Маленькая ладошка вцепляется в покрытой снежинками-перхотью воротник рубашки и тянет на себя. Смех обрывается на особенно трагичной ноте и превращается в сиплый стон.

– Буду кричать… Дамочка, я буду кричать!.. – но говорит это шепотом, пристыженный собственным ужасом.

– Так дамочка, милочка или Дашенька? – последнее слово – плевок.

Мужчина визжит, как поросенок:

– Кто вам угодно, только отпустите рубашку!

Слышится треск рвущейся ткани, и воротник отсоединяется от рубашки легче, чем взрослый разделяет два кубика «Лего». На маленькой шее Василия Андреевича виднеется глубокий порез от Дарьиных ноготков. Кровь густым вишневым компотом собирается у границ ранки.

– Да что вы себе!..

Но он не успевает закончить, потому что для Дарьи это только начало.

Может, даже хорошо, что в кабинете так темно. При свете школьный глава увидел бы, как болезненно покраснели глаза его гостьи – нежно-красные сосуды сеточкой пересекают белки.

Дело не столько в очевидных внешних изменениях, сколько в мелочах: чуть натянувшаяся кожа, чуть обострившиеся скулы, едва заметно потускневшие волосы… Всего по чуть-чуть, по отдельности и то далеко не каждый заметит. Но вместе все эти мелочи в буквальном смысле превращают Дарью в другого человека. И она как будто на время разрешает ему завладеть ее телом, потому что на этот раз это во благо.

Дарья пальцами вцепляется в лицо директора и изо всех сил вдавливает подушечки пальцев в и без того красноватую кожу. Это как лепить фигурки из марципана – материал такой же мягкий и податливый.