Ольга Баумгертнер - Дозор с бульвара Капуцинов

– Всех их сейчас отпаивают настоем валерианы наши добровольные целители. Одного нашли вампиры раньше нас и привели к Темному лекарю. Сказали, в нем столько тоски и скорби, что они брезгуют его кровью даже в День, когда все позволено. Вы хотите взвалить на людей ношу не по их силам, месье.

– Я всего лишь проводник Света. Если их болезнь столь велика, что организм уже не приемлет лекарства, так тому и быть. Они хотя бы не смогут заразить никого больше. Люди привыкли прятаться от Света. Сначала в тени суеверий и страхов, чем и вскормили Темных. Теперь же они хотят спрятаться за машинами. Затмить робкий Свет истины электричеством. Заменить разбитую дорогу к совести передвижными тротуарами. Мой долг как Светлого этому помешать.

– Вы не сможете исправить мир, любезный.

– Как знать… любезный. Вот он, мир, у наших ног и над нашей головой. А сфера – идеальная форма, так считали еще древние греки. Через эту сферу чары «реморализации» распространятся значительно дальше, чем если бы я встал даже на самую вершину башни Эйфеля. Если ведьма может воткнуть иглу в тряпичную куклу и поразить жертву на расстоянии, почему бы не направить чары на земной глобус?

Леонид вращал ручку камеры. Он подумал, что в высшей степени самонадеянно для анархиста-шухарта раскрывать свои замыслы вот так, накануне их воплощения. По крайней мере в пьесе это смотрелось бы глупо. И в кинематографе такое вряд ли приживется.

– Что же, месье, – подытожил Бернар. – Мне остается только отойти в сторону и открыть дорогу виртуозу.

Он развел руки и попятился.

Леонид продолжал крутить ручку. Пленки еще должно было хватить.

Месье Тома несколько картинно развел руки. Он явно уже представлял себе эпохальные последствия своего шага.

Александров с трудом удержался от того, чтобы бросить съемку. Этот субъект чувствует свою полную безнаказанность. Сейчас он выльет всю набранную чужую Силу на глобус под ногами. Рукотворная планета для него – словно кукла для ведьмы. Только иголки втыкать не надо. Тысячи живых кукол сами воткнут в себя то, что окажется под рукой, когда осознают все мелкие торги со своей совестью и все обманы.

Этот Иной забыл, что подобное испытание – для Светлых. Для тех, кто уже единожды и навсегда сделал свой выбор. А испытание людей – в том, что их выбор между добром и злом совершается каждый день и час, каждый вздох.

Большего на них не стал возлагать и сам Творец, если, конечно, в него верить.

Мир из одних лишь Светлых, наверное, был бы лучше нашего. Может быть, когда-то он таким и станет. Но делать его таким сию минуту – все равно что светить мощной электрической лампой в глаза тому, кто всю жизнь провел в пещере.

Оставалось лишь надеяться, что расчеты шухарта не верны, и его «снаряд» далее не улетит.

Месье Тома что-то бормотал себе под нос. Наверное, Светлый анархист хотел сосредоточиться. Или проявить артистизм в столь эпохальный момент.

Как ни странно, сквозь окуляр камеры нельзя увидеть Сумрак. Леонид не сумел еще найти тут решения. Если затащить аппарат на первый слой, то он превращался в старинный телескоп на трех ногах. Такого рода фокусы были отлично известны научному отделу. А в обычном мире кинематографист не мог увидеть того, что снимает на первом слое. Даже если поглядеть в окуляр сквозь тень от ресниц. Приходилось вечно прицеливаться «на глазок», потом наводить объектив в нужное место.

Потому Леонид не мог сейчас увидеть, какие токи Силы проходят к глобусу. Зато он смог лицезреть великолепный момент иного свойства.

Один из людей, которых Тома держал вокруг себя в качестве заложников, быстро шагнул к своему пленителю.

А затем с изяществом танцора русского императорского балета сделал молниеносный удар ногой в голову. Пятка его ботинка угодила прямо в висок анархисту.

Месье Тома рухнул, словно пшеничный колос под острым серпом.

А совершивший пируэт столь же быстро вернул ногу на пол, как будто ничего и не случилось. Достал носовой платок из кармана пиджака в клеточку, вытер лоб. На лбу была заметна крупная шишка.

– Слишком долго, мой друг, – мягко упрекнул его Бернар.

– Зато наверняка, – обнажил зубы танцор.

– Кстати, я вас не представил, – спохватился Бернар. – Леон, это Жан-Клод, наш тренер по савату. Так мы называем французский бокс. А это…

– Месье Александрофф, изобретатель из России. – Жан-Клод шагнул навстречу и протянул руку. – Польщен!

Леонид перестал вращать ручку камеры и протянул свою.

– Месье, это я польщен. Жаль, что снимал через Сумрак. Великолепный удар. Правда, не уверен, что камера сумела бы его захватить. Но вы же… человек? Если не ошибаюсь…

– Именно, месье Александрофф! – тот улыбнулся еще шире.

– Наш моралист ожидал атаки от Иного, – прокомментировал Бернар. – И с помощью магии.

– Но ведь он сказал, что его нельзя поразить ни пулей, ни железом, ни тростью… ни кулаком…

– …И ничего не говорил про каблуки из каучука, – добавил Жан-Клод.

– Подобное следует лечить подобным, – воздев указательный палец, изрек Бернар. – Недаром германские Иные говорят, что у таких особый тип ботинок.

– А ведь я вас видел, кажется, – обратился Леонид к Жан-Клоду. – Когда мы только приехали в контору сантинель, вы упражняли кого-то в саду. Только бились на тростях.

– Скорость иногда может больше, чем волшебство, месье, – ответил мастер ноги и трости. – Ваш аппарат тоже просто очень быстро фотографирует, насколько понимаю.

– Как вы достигли такой скорости… без магии? – поинтересовался Александров.

– Меня учила баронская семья Лафонов, – пожал плечами Жан-Клод. – У них эти секреты передаются от отца к сыну. Но у меня есть личные заслуги перед семьей, еще с юности, вот меня и посвятили в это искусство. Тренировка, месье, исключительно тренировка!

– Парижские сантинель нанимают немало людей, – сказал Бернар. – Вам стоило бы перенять этот опыт…

Леонид, кажется, повинуясь рефлексу, как лягушка в опытах профессора Сеченова, вновь закрутил ручку. Он сделал это прежде, чем понял, что случилось.

За спиной Бернара месье Тома снова встал на ноги.

Собеседник Леонида, не поворачивая головы, мгновенно что-то метнул в сторону анархиста. Это выглядело как короткое движение, будто сантинель что-то стряхнул с пальцев. А Жан-Клод вдруг снова оказался стоящим всего лишь на одной ноге. Каблук другой с завидной точностью опять попал в висок супостата, только на этот раз не в левый, а в правый.

Неизвестно все же, что скорей отправило месье Тома на пол – удар саватье или заклинание сантинель. Однако даже Леонид сумел почувствовать: сейчас опоздали и тот, и другой.

Анархист тоже успел стряхнуть нечто с кончиков пальцев.