Галина Липатова - Паладинские байки

Изабелла, оглянувшись на забившуюся в кресло Лолу, робко подошла к паладину:

– Сеньор... Мне страшно.

– Все хорошо, Изабелла, – он коснулся ее шеи, мягко провел пальцами по ней, забираясь под вырез блузки. – Посмотри мне в глаза и ничего не бойся.

Она посмотрела и охнула, чувствуя, как охватывают ее тепло, спокойствие и желание. Джудо поцеловал ее сначала в лоб, потом в губы, обнял за плечи и медленно провел ладонью по спине, спустившись до талии, а потом и ниже. Изабелла прерывисто вздохнула, выгнулась под его рукой, словно кошка, и приникла к нему, уткнувшись лицом в грудь. Джудо, продолжая ее гладить, ловко снял с нее блузу, распустил завязки юбки, и как-то очень быстро раздел ее полностью. Лола наблюдала за всем этим, затаив дыхание и не шевелясь.

Джудо осторожно взял в ладони налитые груди Изабеллы, полные молока – ведь она еще кормила своего ребенка, рожденного от брата-насильника. Ребенка, которого она любила так же сильно, как ненавидела его отца. Он вспомнил слова Аглаи о том, что здешние женщины рожают с трудом, и понял, что они потому-то и ценят так всех своих детей, даже таких вот бастардов. А инцест в орсинской глуши – к сожалению, дело частое, ведь все тут родичи, и собственно преступным инцестом здесь считают только связь детей и родителей, на связь брата и сестры смотрят сквозь пальцы, а на браки с кузенами и племянниками вообще внимания не обращают.

Он поцеловал одну грудь, потом вторую, обхватил губами сосок, легонько покатал его между ними. Кормящая женщина обычно слабо отзывается на такие ласки, но он чувствовал, что делает именно то, что ей нужно. Ее нежная кожа на груди слабо пахла молоком и младенцем, и Джудо наконец почувствовал, как его самого отпускает напряжение, в котором он пребывал все время после битвы с Креспо. Он глубоко вдохнул этот запах, поднял женщину на руки и осторожно уложил на кровать. Лег рядом и принялся поглаживать ее всю, куда только мог дотянуться, не прекращая целовать ее груди. Изабелла нежилась и постанывала, беспорядочно хватала его то за плечи, то за руки, то за шею и волосы. Он добрался до низа живота, скользнул рукой между ног и стал осторожно ощупывать поросшую золотистыми завитками промежность, нежно касаясь бугорка и губ страсти. Изабелла на эти ласки отозвалась громким стоном, подалась к нему бедрами, зажала его руку между ног. Джудо легкими движениями пальцев вызвал у нее оргазм, и, когда она задрожала от удовольствия, повернулся на спину, взял ее за бедра и притянул к себе. Она тут же забралась на него сверху, села на его колени и наклонилась, разглядывая его член. Обхватила его ладонью и легонько погладила, любуясь совершенством форм. Джудо застонал сквозь зубы, сжал простыни и прошептал:

– Делай, что тебе хочется.

Изабелла томно улыбнулась, придвинулась, приподнялась и затем плавно опустилась на него, охнув, когда член вошел в нее. А потом начала двигаться – сначала медленно, потом быстрее, еще быстрее. Джудо схватил ее за бедра, а она уперлась ему в грудь, и бешено заскакала на нем, громко охая и всхлипывая. А потом, дойдя до пика уже после того, как сам Джудо излился, закричала низко, страстно, и ее крик восторга ударил в деревянный потолок, теряясь среди драпировок, свисающих над кроватью.

Закончив, она упала рядом с ним, тут же обхватила его руками и ногами, прижалась к нему и тихонько рассмеялась. И Джудо услышал в этом смехе радость освобождения от пережитой боли, ужаса и отчаянья. Конечно, еще много времени ему понадобится, чтобы полностью исцелить истерзанную душу Изабеллы, но по крайней мере начало положено. И для Лолы тоже.

Обе женщины покинули его комнату только перед рассветом, и уставший, но довольный паладин наконец заснул.

Утром он первым делом отправился к посвященному Бенедетто. Инквизитор уже проснулся и снова возился с бумагами, когда Джудо к нему постучал.

– Доброе утро, брат Бенедетто. Скажи, а ты мог бы принять мою исповедь?

Бенедетто удивился:

– Э-э... а почему я, а не Альбина? Она же тут за священницу.

Джудо зашел и прикрыл дверь за собой:

– Потому что она женщина. Ну так как?

– Ладно. Ну давай, исповедуйся, – вздохнул инквизитор.

Джудо быстро перечислил все грешное, что успел наделать с последней исповеди. Было немного – в основном грешен был в том, что ругался, гневался, и чуть было не поддался соблазну отдать Креспо на растерзание черным единорогам. А потом перешел к главному – к рассказу о том, что случилось в Фейриё, и о том, какие соблазны его одолевали после того. Признался, что даже было хотел бросить всё и остаться вместе с Аглаей, и что чуть было не лишил ее девственности в самом прямом смысле, медицинском, так сказать. Едва устоял.

Выслушав, Бенедетто опять вздохнул:

– Не вижу во всём этом особых каких-то грехов. Правильно преосвященная Роза настояла, что на вас с Аглаей не надо епитимьи налагать. Вы и сами прекрасно оба с искушениями справились... да и не позавидуешь вам теперь. Я так понимаю, чувства никуда не делись, потому отказ от продолжения отношений для вас обоих очень тяжел. Это уже само по себе покаяние... В общем, прощаю я тебе твои грехи, посвященный Джудо.

– Благодарю, брат Бенедетто. Видишь ли… прав ты насчет чувств, – Джудо поднялся с колен и уселся на стул. – Я ее как увидел в первый раз, так и понял: если б мне можно было жениться, то это именно та женщина, на которой я бы хотел жениться. И внешность, и характер. Мне ведь чтоб узнать человека, долго с ним общаться не надо, я почти сразу вижу. Да и она призналась, что ее ко мне тянуло не только из-за моей сидской привлекательности. Все-таки я не настолько сильно на женщин действую, чтоб вот прямо так сразу, без всяких моих усилий...

Бенедетто сочувственно глянул на него:

– Понимаю. Сам-то я... эх… Давно это было, а помню как сейчас. Угораздило меня влюбиться, да так, что я обет нарушил. И хорошего из этого ничего не вышло, – он поднял искалеченную руку и дотронулся до черной повязки на глазу. – У вас обоих же хватило ума оборвать всё до того, как оно зашло слишком далеко.

После этого разговора Джудо наконец полегчало. Хотя Аглаин чулок он по-прежнему носил в кармане, завернутый в тонкий платочек.

А потом, уже после того, как комиссия закончила свои дела в Боско Тенебро и Мадеруэле, и все вернулись в Арагосу, Джудо и узнал, что Аглая попросила о переводе в Кестальскую Коллегию. Видимо, все-таки ей было тяжело бороться с соблазном, зная, что Джудо вот тут, почти рядом...

Больше они и не виделись с тех пор. И даже не переписывались, хотя и ему, и ей очень иной раз хотелось.

А когда Джудо спустя пятнадцать лет вдруг получил от Аглаи очень откровенное письмо, то понял – никуда не делись чувства. И время ничего с ними не смогло поделать, только чуток приглушило. Ему захотелось испросить отпуск и уехать в Кантабьехо, повидать ее. Еле удержался. Понял: раз уж она все-таки ушла в монастырь, хотя и не собиралась, то, видимо, не просто так. И незачем будить то, что и так спит вполглаза. Потому и не поехал, только письмо ответное написал и просьбу ее выполнил. А просила она, чтоб он прислал ей свой магопортрет при полном параде. Магопортрет он прислать не смог – не получались с него магопортреты, как и с любого паладина, потому он заказал обычную миниатюру, но у очень хорошего художника. Потом вставил миниатюру в раскладную рамку, и написал на второй половине то, что, наверное, никогда бы не сказал ей вслух.